Вся красота куда-то исчезли, передо мной была просто женщина, и в данный момент не слишком приятная. Черты лица изуродовала злоба и ненависть. Я даже не думала, что меня можно так… не любить. И главное, за что? Что я сделала такого, чтобы получить подобное отношение?

— Вы меня прекрасно слышали, княгиня, — ответила я, до боли сжав кулаки, так сильно, что короткие ногти впились в кожу.

Что со мной? Что со мной?

Но эта боль была лёгкой, почти не заметной по сравнению с той, что горела изнутри, ломая и калеча сознание, разрушая стены, которые так долго и старательно возводили в обители.

Каждый кирпичик, каждый камушек тяжело выдирались. С потом и кровью. Мне казалось, что еще немного и я захлебнусь в них, задохнусь, не в силах сделать вздох, но нет. Ничего этого не было, ничего кроме боли и непонятной тоски.

— Ты хоть понимаешь, чем это грозит князю? — свистящим шёпотом произнесла княгиня, медленно двигаясь в мою сторону.

Шаг за шагом. Пытаясь загнать в угол, прижать, сломать.

Да, знала.

Укрывательство той, что отметила Лаари, каралось очень серьёзно. А здесь было почти сокрытие… и пусть настоятельница сама отпускала меня, но ликанов это не волновало.

— Да, — ответила я, отшатнувшись и хватаясь за спинку кресла, которое так удачно подвернулось под руку.

Мне всё еще больно. Но к ней я уже привыкла. Ко всему можно привыкнуть, надо лишь только захотеть и перетерпеть. А сейчас мне как никогда надо было выстоять, выдержать.

Слишком многое стояло на кону.

— В худшем случае изгнание, — продолжила я, смотря прямо ей в глаза. Так было легче. Видеть её ненависть и использовать её как опору, которая не даёт свалиться без чувств. Это подстёгивало, выдёргивало из болезненного дурмана. — Вместе со всей семьёй. Но Айву это возможно не затронет, она перешла в семью мужа. А вот вам с Оргусом придётся нелегко.

Брата было несомненно жаль. Он не заслуживал всё это.

— В лучшем случае, за его ошибку ответит народ, двойной данью. В любом случае, всегда можно обратиться за помилованием и смягчением приговора. Решение принимают ликаны. Именно они являются хранителями слова Лаари. Да, те самые ликаны, которых вы мне сейчас предлагаете обмануть. Снова.

— Надо же как ты заговорила, — скривила губы мачеха. — Как открылась твоя подлая натура.

— Вы же сами назвали меня равнодушной, — отозвалась я, еще сильнее вцепившись пальцами в спинку кресла.

Больно-больно-больно…

В груди будто пожар горел. Мне казалось, что я слышала, как трещало и рвалось всё под его жаром, как сознание перестраивалось, медленно освобождаясь от оков.

— Всё из-за тебя!

Меня ощутимо шатнуло, но устоять удалось.

— Нет, — отозвалась я, поспешно сглотнув кровь, которая хлынула из горла. Не сильно, но не приятно. Сразу затошнило и голова закружилась. — Я не просила эту печать. Не просила привозить меня сюда каждый год. Отец сам принял это решение. И представить меня сегодня всем, тоже он захотел. Сам. Моей вины в случившемся нет.

Говорить это было больно. Получалось, что я обвиняла папу, но нет, это не так. Он не виноват в том, что не смог забыть маму, в том, что мечтал хоть немного удержать меня дома.

Настоятельница должна была отказать. Сразу.

— Вот как ты заговорила? После всего…

— Чего? — оборвала я её, стирая рукой кровь, выступившую на губах. — Что лично вы сделали для меня, княгиня? Любили, жалели, берегли?

— Не убила!

Я коротко рассмеялась. Но смех почти сразу захлебнулся от стона, который сорвался с губ и затих.

— А всего пару минут назад именно вы рассказывали, как стояли с подушкой в руке над моей колыбелью. И лишь печать и страх перед Лаари не дал вам осуществить задуманное.

— Ты!

Женщина подскочила ко мне, замахнулась и охнула, когда я вдруг резко перехватила её руку, сжав в запястье. И где только силы нашлись? Едва на ногах стояла, вцепившись одной рукой в спинку кресло, а другой цепко держала мачеху, не давая вырваться.

Ударят. Подставь другую щеку…

Ну, уж нет! Хватит.

— Не смейте, — тихо, но твёрдо произнесла я, смотря ей прямо в глаза. — Никогда не смейте меня трогать.

Княгиня всё-таки смогла вырвала руку и отступила, потирая покрасневшее запястью.

— Ты об отце подумала? Ненавидишь меня, то его спаси.

Папа… Любимый папа. Я на многое готова была ради тебя. Но так будет лучше. Ты не понимаешь, но действительно лучше. Иногда надо остановится и отступить, чтобы потом не стало еще хуже. Ведь правда всё равно когда-нибудь откроется. И лучше ответить сейчас, чем потом, когда и наказание будет намного жесче.

— Подумала. Если мой приезд еще как-то можно будет оправдать, то всё остальное нет, — ответила ей, пытаясь достучаться, объяснить, хотя и понимала, что это бесполезно. Княгиня меня не услышит. — Я не буду копать ему яму, не буду участвовать в вашей лжи. И вы меня не заставите.

— Это мы еще посмотрим! — рявкнула женщина и развернувшись убежала, громко хлопнув за собой дверью.

Я несколько минут просто стояла, закрыв глаза и тяжело дыша.

Сердце тяжело билось в груди и каждый стук болью отзывался в голове. Перед глазами словно мушки летали, чёрные, зудящие, противные.

Смогла? Неужели смогла?

Я сама себе не верила.

Только радости не испытывала.

Надо спешить, времени мало.

Вот только…

Спазм, скрутивший живот стал совсем невыносимым.

Я с трудом смогла добежать до вазы с фруктами, которая стояла на столике.

Одним движением выбросила фрукты, и они с гулкими стуками покатились, рассыпались по полу. Яблоки, абрикосы, груши.

После чего склонилась над посудой и отпустила всё то, что с таким трудом держала внутри себя последние минут пять.

Меня рвало. Долго.

Слава богини ела я не так много сегодня. Но рвота всё равно не прекращалась, заставляя меня вновь и вновь склоняться над вазой.

Не знаю сколько прошло времени, но наконец спазмы закончились. Я, тяжело дыша, выпрямилась и вытерла губы ладонью.

Стало легче.

Будто с меня сняли оковы, тяжелые, громоздкие. Они до такой степени сдавливали меня, что я не могла нормально дышать, живя в пол силы.

А сейчас я вдруг словно прозрела. Краски, эмоции, чувства, страхи и сомнения. Все эти чувства были и раньше, но сейчас они заиграли, стали ярче и отчётливее.

Прополоскав рот водой, я кое-как пригладила волосы и застыла, опираясь руками о столешницу. Надо было убрать за собой.