Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Добро пожаловать в глушь, – развела руками Эйра. – А с какого бока это связано с нашим случаем?
Август Энгельгардт вытер уголок рта от салатной заправки и опорожнил бокал содовой.
– Он живет в Кунгсгордене, – объявил он. – Вот почему Улльберг рассказал об этом Свену Хагстрёму, посчитал, что старику будет полезно об этом узнать. Цитирую: «Потому что там была почти та же история, что и с его парнишкой, так что пусть перестанет сгорать от стыда – такого добра везде хватает».
– Что за изнасилование?
– Групповое изнасилование где-то в северной части Норрланда. Судя по всему, и впрямь жесть.
Теснота, душный жаркий воздух, пропитанный влажными испарениями большого количества потных тел, шумная обстановка – слишком много всего было вокруг, чтобы Эйра могла ясно мыслить. Они покинули ресторан и выбрались на открытое пространство, прежде чем она добралась до самых животрепещущих вопросов.
– Улльберг знает, как этого человека зовут сейчас?
– К сожалению, нет. Его кузина или зять кузины не хотят разбрасываться именами – вдруг эта женщина обозналась, а может, они просто не знают.
Завершился последний забег, но старики из числа завсегдатаев продолжали толпиться возле беговой дорожки – издалека она увидела, что их пластиковые бокалы все еще полны пивом.
– Но я знаю имя этой женщины, – сказал Август, – она проживает в Престмоне. И я взял у Улльберга его номер телефона на тот случай, если он нам еще понадобится.
– Хорошая работа, – похвалила Эйра.
Ее напарник улыбнулся и выудил билетик из заднего кармана.
– Если все в порядке, то тогда я, может, пойду заберу свой выигрыш?
Обычно Эйра никогда не ходила с коллегами выпить пива после работы. Вместо этого она садилась в машину и ехала прямиком домой в Лунде приглядеть за тем, чтобы ее мама хорошенько поужинала и чтобы все было в порядке.
Кстати, в шведском языке бокальчик пива означает как минимум три, а то и все четыре кружки.
Что, в свою очередь, предполагает почти целую милю в такси до дома.
И все же на этот раз именно она предложила пойти выпить. После того как они раздобыли на ипподроме важные сведения, в голосе Августа Энгельгардта появилось что-то бесприютное и одинокое. На обратном пути он спросил, нет ли у нее каких-нибудь интересных телевизионных сериалов, которые она могла бы порекомендовать, и это несмотря на то, что он сам говорил, что смотрел почти все.
– А чем еще можно заняться по вечерам в Крамфорсе?
– А ты был в «Крамме»? – спросила Эйра и тут же об этом пожалела. Она же не виновата в том, что он чувствует себя одиноким.
– Звучит захватывающе, – вяло отреагировал Август.
– Подожди, скоро сам все увидишь.
Несколько букв на неоновой вывеске отеля «Крамм» погасли, оставшиеся светили вполсилы. Много лет назад Эйра здорово здесь напивалась и вовсю оттягивалась со случайными мужиками. В памяти остались одни лишь тела, без лиц.
Август вернулся от бара с двумя порциями виски «Хай Коуст».
– Что думаешь о том насильнике? Может нам это что-то дать?
– Ты не находишь, что не слишком-то умно говорить о расследовании в баре?
– Но мы же говорили в ресторане на ипподроме.
– В тот раз ты сообщал мне информацию. К тому же там нас никто не слышал.
Они оглядели бар. Ковер-палас и мягкие стулья, группа местных женщин лет сорока, парочка угрюмых коммивояжеров.
Август отпил прямо из горлышка бутылки.
– Холоднокровные рулят. Это что-то норрландское, да? – спросил он.
– Чего?
– Так сказали те старички на ипподроме, что холоднокровные скакуны горячее, чем обычные лошадки.
– Рабочие лошадки – усердные, – наставительно сказала Эйра, – и не такие нервные и чокнутые, как эти. А так ты, пожалуй, прав, это действительно нечто исконно норрландское.
– Не представляю, каково это – всю жизнь жить на одном месте, где все друг друга знают.
Август откинулся назад, его глаза блестели. Эйра почувствовала, что постепенно пьянеет – обострившееся ощущение жизни, того, что она существует, здесь и сейчас. Она ничем не рискует. Он еще слишком молод, и к тому же у него есть девушка, он сам говорил.
– Я жила несколько лет в Стокгольме, – сказала Эйра. – Я всегда думала, что должна уехать отсюда, как только мне разрешат самой строить свою жизнь.
– Но потом между делом вклинилась любовь, да?
– В каком-то роде. – Она посмотрела в окно – асфальт и парковка. Это мама вклинилась, а не любовь, но говорить об этом было тяжело, слишком личное. Заболевание, ответственность, страх, что она не там, где нужно, – вот почему в прошлом году Эйра вернулась обратно домой. Но ведь ее поступок отчасти тоже продиктован любовью.
Август звякнул своей бутылкой о ее бокал.
– Эйра, – проговорил он. – Красивое имя. Необычное.
– Только не для Одалена. – Она выждала, чтобы поглядеть, последует ли какая-нибудь реакция. Реакции не последовало. – Так звали девушку, которая погибла от срикошетившей пули. Одален, 1931 год. Эйра Сёдерберг. Меня окрестили в ее честь.
– Вот оно что. Круто!
Эйра до сих пор не была уверена, что Август понимает, о чем речь. Она не учла, что ему никогда не стать тем, кто из-под каждого камня выуживает истории. Как бы то ни было, про расстрел в Одалене писали даже в школьных учебниках. Эйре Сёдерберг было всего двадцать лет, когда она погибла. Ее даже не было в колонне демонстрантов, она просто стояла рядом и смотрела, когда в нее угодила пуля. Это событие в корне изменило Швецию, отныне армии было запрещено выступать против рабочих. Именно здесь было положено начало тому, что позже назовут «шведской моделью общества» – свобода на рынке занятости и компромиссный подход ко всему.
Эйра допила пиво.
– Выпьем же за это, – сказал Август и отправился за новой порцией.
Спустя три, а может, и все четыре кружки пива Эйра стояла перед дверями отеля и набирала номер «Такси Крамфорс». Август отправился в туалет. Неоновая вывеска на крыше отражалась в капотах машин. В какой-то момент она услышала, что он возвращается, и обернулась. И неожиданно выяснилось, что он стоит слишком близко от нее. Каким-то совершенно непостижимым образом она очутилась в его объятиях, ее губы на его губах. Это появилось из ниоткуда – Эйра даже не заметила, когда это случилось.
– Что