— Не будет ничего, домой, спать! Отец завтра заедет с гостинцами.

Маленькая толпа загудела. «Гостинцы» потребны были немедленно. Отправляться обратно в сырых лодках ни у кого не было желания.

Подбежавший Сивенков что-то шепнул Витольду на ухо. Тот аж отшатнулся.

— Чего?

Старый Кивляк взял парня за локоть каменными пальцами. Другой рукой показал в сторону Гуриновичей. Там мелькали какие-то огни. Дезертиры загудели куда возбужденнее. В том смысле — как это понимать? Говоришь — ничего не будет, а это что?

— Я сейчас, — прошептал Витольд и попытался высвободиться.

Набегающие тени тополей, Млечный Шлях ровно над катящейся коляской — пан Котляревский с большим облегчением удалялся от купленного-проданного имения. Вознесенный вверх взгляд не сразу уловил нестройность в мельтешении по бокам. И не сразу сообразил — навстречу коляске бегут не только тополя. Люди с цепами и просто палками быстро идут в сторону Дворца. Какой-то мужик вдруг прыгнул наперерез движению и схватил конягу под уздцы.

— Стой!

— То не тот! — крикнул пробегавший мимо.

Первый уже не мог совладать с загоревшимся внутри огнем. Он нанес неловкий, корявый, но страшной силы удар господину стряпчему в шею. И тот вывалился беззвучно из коляски и затаился с умершим видом на обочине.

Ромуальд Северинович с графом Турчаниновым вышли на широкое крыльцо, влекомые смутным чувством. Там, внутри, накрывался стол для пасмурного ночного торжества. Андрей Иванович был не расположен к празднованию сделки, но гость настоял. По правде, Ромуальду Севериновичу хотелось первые несколько часов после совершившегося дела подержать графа в сфере своего влияния, чтоб задушить сомнения и истерики, если таковые вдруг окажутся. Елизавета Андреевна упорхнула в детскую: кто-то из маленьких проснулся от своего игрушечного кошмара.

Граф достал из портсигара папиросу, но она оказалась пустой. Достал вторую — то же самое, — видимо, забыл набить гильзы перед укладкой; все рассеянность, усмехнулся довольно ехидно он, причем не совсем было понятно, на что направлено ехидство — на случай забывчивости или случай вопиющей уступчивости, только что имевший место.

Ромуальд Северинович предложил ему своего кисетного табачку, свернул цигарку. Граф отказался, да еще и нервно. Брезгует, что я лизнул, догадался пан Порхневич. Поздно теперь брезговать!

В каждой сделке есть явно выигравший и явно проигравший. Граф, судя по всему, начинал осознавать, в каком он теперь положении. Пан Порхневич помалкивал: удачливому трудно говорить с неудачником — сплошная выходит ложь.

— А что же Павел Петрович?

— Уехал, — ровным голосом пояснил пан Порхневич и добавил: — жена на сносях.

— Что это там?!

В глубине территории, неаккуратно заляпанной лунным светом, меж купами яблоневого сада, где-то за каретным сараем…

Так это ж горит! Люди мечутся. Пламя шибко разрасталось. Там на освещенном пятне земли разворачивалась какая-то драчка. Можно было узнать дядьку Сашку, он что-то кричит, то размахивая руками, то хватаясь за голову.

Ромуальд Северинович глубоко затянулся, сильно выдохнул, словно стараясь дымом отогнать копошащееся видение. Но, наоборот, стали видны вроде как приплясывающие или кого-то бьющие люди там, в отсветах огня. Дубовик и Целогуз — Ромуальд Северинович узнал этих бузотеров с Тройного хутора.

Каретный сарай разгорался, и стоял такой треск, будто это бьется внутри от ужаса забытая коляска.

— Пожар, — спокойно и твердо сказал пан Порхневич графу Турчанинову, а потом, отбросив цигарку, издал воющий возглас:

— Сивенков!

Андрей Иванович смотрел на него с интересом: на каком основании этот человек знает, что происходит, и более того — знает, что надо делать?

Сивенков, мелькая белой рубахой, прибежал по дорожке, что вела от входа в его флигелек, в одной руке у него охотничье ружье, другой он отирал быстро-быстро физиономию — прочь наваждение!

— Где Кивляк?

— Ушел, а эти не уходят. Ты бы их пугнул!

Ромуальд Северинович нехорошо оскалился. Чем дальше, тем понятнее для него ситуация, и все меньше она ему нравилась. Взбаламученные дурными разговорами, мужики явились сводить счеты.

В той стороне, где дорога на Гуриновичи, плавали факелы, там снова на освещенном пространстве мелькнул Сашка, только теперь он не жестикулировал, не агитировал, — теперь его хлестали, кажется, вожжами.

— Дай сюда, — сказал пан Порхневич, взял ружье Сивенкова за верхнюю часть ствола. — Пойдем.

Сивенков не успел выпустить приклад из потной ладони, как раздался грохот и дребезг слева: вынесли окно в той части сивенковского флигеля, что была не видна от крыльца. Поверх дребезга взвился бабий визг. Пан Порхневич потянул ружье к себе. Сивенков тихо прошептал: «Не заряжено», — и вырвал из руки своего господина ствол, царапнув мушкой пальцы. Секунду они смотрели друг на друга в полной темноте, и управляющий, быстро ступая назад, повернувшись на ходу, помчался на крики своей семьи.

— А Сивенкова здесь не очень-то любят, — сказал Ромуальд.

Сзади скрипнула дверь. Граф нырнул внутрь здания.

Из темноты подплясывающей походкой показался Витольд. Страшно запыхавшийся.

— Я их останавливал, ничего не слушают, набрали дубин… и топоры… Новосадовские, и кто-то аж из Сынковичей. Овин грабят, сбили замки. От Гуриновичей тоже толпа идет.

Раздался опять звук выбитого окна со стороны флигеля.

Сивенков застонал и бросился с ружьем туда.

Ромуальд Северинович распахнул полы своего длинного пиджака и вынул из-за пояса недавно смазанный наган, отдал сыну:

— Иди на тот конец, отгоняй, лупи вверх. Нельзя, чтобы полезли в дом. Где Кивляк?

Все еще задыхающийся Витольд помотал головой: не знаю. Он видел только новосадовских, когда обгонял их — дорвавшихся по ходу до гумна, они что-то там растаскивали.

— Бей вверх, не хватало нам еще… Иди!

Сказав это, Ромуальд Северинович решительно бросился к флигелю Сивенкова. Дверь была не просто распахнута, но отломана, внутри гвалт, посреди кухни какая-то баба, вцепившись руками в волосы Сивенковой бабы, макает ее с воем в качающийся на табуретке таз с мыльной водой. В спальне сам Сивенков сидит, скрючившись, в углу, закрывшись голыми ладонями, а перед ним стоит незнакомый небритый мужик и пытается определить, заряжено отобранное у приказчика ружье или нет. Двое, вырвав ящики из комода, с феерической быстротой роются в них. На вновь вошедшего никто не обратил внимания. Где мальчишки?

Ромуальд Северинович с размаху, по-мужицки въехал в ухо гаду с ружьем, тот отлетел в сторону, и от него отлетело ружье. Гибко склонившись, несмотря на комплекцию, пан Порхневич подхватил оружие и страшным своим сапогом двинул в колено одного из грабителей сундука. Тот заорал и рухнул на спину. Напарник, быстро оценивший ситуацию, бросился к низкому, распахнутому в ночь, а вернее, выломанному окну, схватив по пути керосиновую лампу, стоявшую на подоконнике.