…В бушующем море терпит крушение огромный, как «Титаник», вселенский семейный корабль. Наши «голубки» – в заранее припасенной на этот случая лодке. Муж налегает на весла. Вокруг тонущие люди, молящие о помощи. Кто-то цепляется за борт… И получает удар веслом по пальцам. Прочь! Семейная лодка может опрокинуться. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Боливар не выдержит двоих. Несчастье заражает…

Рыбникова и Ларионову объединяла большая любовь. Она проявлялась не только в словах, хотя и в них тоже (помните, у поэта: «Говорите о любви любимым…»), но во всем. Настоящая любовь – это не значит безмятежная, без трудностей и переживаний. Напротив, еще Бунин сказал, что всё и все, кого мы любим, есть наша мука, – чего стоит один этот вечный страх потерять любимого!

У них была хорошая семья, что тоже не значит, что беспроблемная. И – не гнездышко и не крепость, а теплый человеческий дом, открытый для людей. С голосами детей, с веселыми застольями, с щедрым русским угощением, с домашними соленьями и вареньями, с дружескими сидениями и беседами заполночь. Здесь в цене было чувство юмора, остроумный анекдот, веселый розыгрыш, незлое подкалывание друг друга. Рыбников любил поесть, не без возлияния, естественно. Алла почти ничего (диета!) не ела, но из компании не выбивалась. Выходила на балкон курить и оттуда участвовала в общем разговоре.

Они были очень разные, но это не вело к столкновениям, потому что они оба умели любить.

Рыбников – человек порыва, увлекающийся, взрывной. Она – более рациональная, умеющая сглаживать острые углы, налаживать мосты. Его вспышки она гасила улыбкой, ласковым жестом, терпением. Не возникала, как говорится, по каждому поводу.

Он ходил на хоккей и футбол, был фанатически одержим шахматами. Она не разделяла его увлечений, но уважала их. Хоккей и футбол, если вдруг возникало желание, смотрела по телевизору, к шахматам относилась прохладно. И никогда это не было поводом для ссор. Она его не «пилила».

Она ложилась спать очень поздно и поздно вставала. Типичный «жаворонок», он рано утром был уже на ногах. Но это не было поводом для перевоспитания друг друга. Они вообще друг друга не перевоспитывали.

Не в пример другим семейным парам они редко «выясняли отношения». Выясняют плохие отношения, в любви – объясняются.

Когда в период своей востребованности в кино Ларионова собралась рожать второго ребенка, подруги-актрисы ужасались: «Ты с ума сошла! Слетишь с орбиты, потеряешь роли! Сколько времени пройдет, пока опять войдешь в форму!». Она не спорила, а только говорила: «Коля очень хочет ребенка». Большой подвиг для актрисы, кто понимает.

Он был главный по хозяйству, она – «по технической части», а также по украшению дома. О чем вечно спорили, так это о том, кому вести машину. Чаще уступал он.

Она любила заниматься собой. Его, в отличие от большинства мужей, это ничуть не раздражало. Он оберегал ее, все заботы старался брать на себя. Потакал ей во всем. Дарил драгоценности, дорогие шубы. Радовался ее радости.

К его пятидесятилетию она стала готовиться задолго: задумала сервировать стол исключительно хрусталем. Чтобы все сияло и сверкало! Чтобы был незабываемый праздник! Чтобы порадовать Колю.

Они много снимались. Им приходилось часто расставаться, покидать свой дом. С того момента, как они поженились, до начала семидесятых – фактически ежегодно, и по нескольку раз. Что, как это часто бывает, укрепляло их брак: они скучали друг по другу, отчего по-особенному ценили время, которое проводили вместе. «При первой же возможности мы мчались друг к другу и к нашим дочерям… Честно говоря, я не понимаю, как это люди могут быть все время рядом: и просыпаться вместе, и в отпуск вместе. Вот тут и сковородкой можно огреть», – делилась опытом своей семейной жизни Ларионова в одном из интервью.

Им было куда возвращаться. Это так важно, когда есть на свете дом, где тебя любят и ждут, дети, в которых, а не только в твоей работе, смысл твоего существования, родные и друзья, которые рядом с тобой и в радости, и в горе.

…Счастье и боль – дети, дочки Алена и Арина. Боль потому, что они, родители, не имели возможности быть с ними столько, сколько хотелось. Когда дочки выросли, Ларионова как-то с горечью сказала, что теперь поздно додать им то, что недодано в детстве, – она имела в виду постоянное, изо дня в день, общение с ними.

В этом отношении актеры театра в более выгодном положении: они могут брать своих детей с собой на работу, в гастрольные поездки, проводить с ними отпуск. По киносъемкам, по выступлениям в разных городах страны детей не очень-то потаскаешь, отпуска в привычном его понимании у киноактеров нет.

Алена и Арина росли под присмотром бабушки. Не представляю, что бы мы делали без мамы, не уставала повторять Алла.

Чтобы дочки не забывали родителей, Валентина Алексеевна показывала на висевшие на стене портреты, напоминая: это – мама, это – папа. Однажды, рассказывала Ларионова, она сидела с трехлетней Аришей в детской поликлинике. Увидев портрет на стене, малышка радостно закричала: «Это – папа!». С портрета смотрел Никита Сергеевич Хрущев.

…Я сижу в уютной, сияющей чистотой однокомнатной квартирке Алены Николаевны Рыбниковой и слушаю ее рассказ о детстве, о родителях, их окружении, об атмосфере в доме, в котором она выросла. Время от времени я задавала ей наводящие вопросы, отметив про себя, что она абсолютно не хвастлива, иные детали из жизни ее семьи считает малозначительными, иные и вовсе никому не интересными. Мне же было дорого все. Слушать Алену было приятно, потому что, как это часто бывает, голос дочери похож на голос матери, да и во внешности что-то общее.

Алла Ларионова с детьми. 1960-е гг.

«Мы с младшей сестрой Ариной, конечно, не воспринимали маму с папой как знаменитостей – они были для нас обыкновенные родители. От многих других семей наша отличалась тем, что их мы видели редко. Я, особенно маленькой девочкой, почти не помню их в домашней обстановке.

Постоянно с нами были бабушка и няня. Няни менялись. А бабушка была всегда при нас. Она очень нас любила, но воспитывала в строгости. Была справедливая, хозяйственная, управлялась со всем. Уборка, готовка, стирка – все на ней держалось. Как поселились мы в доме на улице Черняховского, бабушка переехала с нами и с тех пор у нас и жила.

В детский сад ходила и пошла в школу я там, но то время помню не так отчетливо, как нашу жизнь в Марьиной Роще. Когда мы въехали в новый дом, вокруг него были сплошь старые деревянные дома, с двориками, сараюшками, огородиками. Петухи пели, куры бегали, всякая другая живность. Квартира была на восьмом этаже. С балконов можно было обозревать всю окрестность.

Когда родители были в Москве, много времени они проводили с нами. Одно из самых ранних воспоминаний: мама ведет „Волгу“, мы с сестренкой на заднем сиденье всю дорогу возимся, шалим, кувыркаемся, мама лишь улыбается, глядя на нас в зеркало. В машине смешанный запах духов и бензина.