Обещанной мировой революции не совершилось – а мы оказались под огнем и злобой всего мира капитала. И не погибли, не превратились в еще одну «Индию», в самом начале, оттого что мировой капитал был обескровлен внутренней грызней первой Великой Войны. Ну а после – исключительно благодаря боевому и трудовому подвигу нашего народа. Хотя субэтнос слободского пролетариата не составлял большинства – его пассионарности, собранной и направленной к цели большевистской идеей, хватило, чтобы увлечь за собой крестьянство к великой цели – победить в революции и Гражданской, провести индустриализацию и коллективизацию, выиграть Отечественную и восстановить страну после Победы. Когда народ един – он непобедим. Мы доказали это всему миру – раздавив Еврорейх в самой страшной войне, какую знало человечество.

Но – закон отрицания отрицания! – все, в своем развитии, несет в себе свою гибель. Мы поставили задачу поднять жизненный уровень наших советских людей – и добились в том явных успехов. Но уже явно заметны тенденции, что современный советский рабочий, это уже не слободской пролетарий начала века. Он уже живет не в общежитии, а (все чаще) в отдельной квартире, расположенной вдали от проживания своих товарищей по цеху. Имеет гораздо больше свободного времени, намного более разнообразный досуг, культурные увлечения. И потребности, что тоже очевидно. И даже в собственности у него может быть сейчас, и загородная дача в садоводческом товариществе, и мотоцикл, и даже автомобиль. В итоге – мотивацией для такого рабочего должна быть уже другая Идея, сохраняющая коммунистическую суть, но по форме отличная от прежнего, привычного – «надо»!

Мы – авангард, выросший до армии всемирного коммунизма, но не переставший быть авангардом. Своим трудом и борьбой приближая установление этого высшего, самого справедливого общественного строя – осознавая, что в этом наше историческое предназначение.

Квартира ответственного товарища в Москве.

– Ну что, доигралась, дочка? В милицейскую камеру угодила, вместе с хулиганьем!

– Ипполит, не пугай ребенка! Ты что, не видишь, на ней лица нет? Она слова сказать не может!

– А ты вообще молчи, мать-защитница! Лицо на ней есть, просто не видно под штукатуркой. Я в командировках постоянно – а ты куда смотрела? Не видела, с кем она гуляет, чьему дурному влиянию поддалась?

– Ипполит, опомнись! Коля ведь сын Антона Степановича. Твоего же друга. И сам он мальчик вполне приличный, положительный – комсомолец, студент МГУ!

– Комсомольцы – в попугайских одеждах не ходят. И драк на улице, да еще с дружинниками – не устраивают!

– Папа! Все было не так! Мы мирно шли и никого не трогали! А красноповязочные сами к нам пристали, и начали оскорблять!

– А вот врать не надо, дочка! Москва, это не какой-то Львов, где всякие уклоны когда-то имели место[14]. И сочинить не получится – свидетелей полно, и протокол составлен.

– Папа! Ну не было ничего такого! Ну, собрались мы у Джона на квартире, музыку послушали, потанцевали, ну дринкнули немного. А в восемь захотели на Красную площадь прошвырнуться, посмотреть киношоу про Спутник.

– Так, я смотрю, вы уже имена на английские поменяли – по-нашему зваться не хотите? И всякие иностранные словечки вставляете без дела?

– Папа, ну нравится нам так! Коль много – а Ник или Николя звучит красивей! Без всякой политики и «низкопоклонства» – а просто, приятно слышать, Николя, это так аристократично! Мы что, какую-то банду организовали – нет, всего лишь приятно время проводили вместе. Как нам нравится – а не как заставляют!

– Аристократов мы в семнадцатом упразднили. Так была драка или нет?!

– Пап, ну дай досказать! Идем мы значит, по Горького, все переоделись как положено, а Ник не стал, потому что я ему сказала, он так классно выглядит в этом зеленом пиджаке с ярко-оранжевым галстуком. Я с ним под руку, как на Бродвее! И тут эти, с красными повязками! Подошли и стали громко говорить – «смотрите, чувак и чувиха идут. А это правда, что чувак, это кастрированный баран, по цыгански, или еще на каком-то языке? Ну а чувиха, это подстилка в хлеву – или же, на воровском жаргоне, самая дешевая проститутка». Ник ответил, с достоинством – хам и ничтожество, уйди с дороги. Тогда этот с повязкой целую клоунаду закатил – «о чудо, баран разговаривает! Граждане, спешите посмотреть на цирк». Ник не стерпел, только лишь замахнулся, даже ударить не успел – эти держиморды приемам обучены, ему руки за спину, и лицом вниз, на грязный тротуар, в чистом пиджаке! Все остальные из нашей компании сразу в толпу, ну кому охота в участок, и чтоб после характеристику в институт? Я одна лишь вступилась, кричу, да что ж вы делаете ироды, и сумочкой колочу кого-то по башке. Ну и мне – «гражданочка, пройдемте», дальше неинтересно.

– Ты объясни мне сначала, зачем вы наряжаетесь как клоуны? Помню нэпманских сынков в чистеньких костюмчиках, кто на нас, фабричную комсу, смотрели свысока – так даже они все ж не выглядели, как в цирк на арену! И были детьми своего класса, эксплуататоров. А у вас это откуда и зачем? Я тебя, дочка, такому учил?!

– Папа, ну ты не понимаешь, это же европейская клубная мода! Ну надоело нам выглядеть как толпа! Хочется – по особому. Как личности, а не безликое стадо!

– Это кого ты считаешь «стадом»? Тех, кто честно трудится, учится, творит, строит – кто коммунизм приближает своим делом? А ты, как школу закончила, второй год уже «определяешься», сама ни копейки не заработала – и себя считаешь «личностью» выше их?

– Папа, я не пойму, что ты орешь? Что вообще случилось? Это что, противозаконно – одеться как хочется, если это никому не мешает? Мы же не трогали никого, просто по улице шли!

– Знаешь, а ведь те нэпманские сынки были и то честнее. У них хоть что-то было, кроме костюмов с галстуками. А у вас что за душой, кроме этого дурацкого антуража? Ты на себя посмотри – так намалевалась, что лица не видать! Губы накрасила – как будто съела кого-то в сыром виде. Вместо прически какая-то копна бесформенная, как у молодой бабы-яги. Блузка с вырезом – так что сиськи едва не наружу. Юбка в обтяжку, так и хочется за попу ущипнуть – и как ты в ней ходишь, будто обе ноги в одну штанину всунув, да еще на таких каблучищах, искренне не пойму? И расцветка всего этого – африканский попугай позавидует! Будь ты хулиганкой – я бы и то как-то понял. Но пустышкой в оболочке, за которой ничего нет?! Или я ошибаюсь, и ты чем-то еще интересуешься, кроме тряпья?

– Ипполит, опомнись! Ты ведь сам Ликуше все эти вещи из Парижа привозил!

– Дурак был, оттого и привозил! Думал, просто ради любопытства, «что там носят». А теперь увидел, кого мы вырастили. Так чем ты еще интересуешься, кроме мишуры?

– Музыкой интересуюсь – вчера буги-вуги танцевали, Джон пластинки достал, прямо из Парижа! Фильмами интересуюсь – Николя говорил, я в этой юбке и с этой прической на киногероиню «Хозяйки двух сердец» похожа, которая на красном «форд-мустанге» гоняла.