Девяносто восемь… Девяносто девять… Тысяча. Стоп! Прошли тысячу шагов, можно делать привал. Чтобы не ошибиться, я загибал пальцы на руке после каждой сотни. Да… Докатился до загибания пальцев в математических расчетах… попаданец долбаный с могучим интеллектом жителя XXI века. М-да… Зато теперь будет повод вырезать на роже отметину о совершенном боевом походе! Ритуальным каменным ножом, который не столько режет, сколько пилит и раздирает кожу… Благодать! Великий Воин, свершивший небывалый до сей поры подвиг, захватил пленного и отконвоировал его в племя… Зачем? Никто не знает. Но в реале мне бы этот подвиг зачли. Судя по былинам, местные почему-то уважали безумную храбрость, переходящую в идиотизм. Может быть, после этого Нра’нху, отправляя меня на охоту за какашками, лупил бы только через раз. Вот же Щастье! Впрочем, ну ее в жопу, эту карьеру воина… Отныне я беру на себя роль политика и стратега, ставящего глобальные задачи, а мелкими вопросами их исполнения пусть занимается Лга’нхи… Я к окопной жизни не приспособлен. Мое место в Генеральном Штабе, на мягком диване, с чашечкой кофе в руках… Или стаканом чая… Стаканом обжигающе горячего чая с медом, который принесет мне мама. Закутает меня получше в одеяло, озабоченно пощупает лоб, возьмет мою маленькую ладошку в свою большую, но мягкую и ласковую, и начнет рассказывать что-то очень интересное и замечательное… Я толком не пойму, что она говорит, просто прижму к себе покрепче большого плюшевого медведя и буду слушать, как журчит ее голос… Такой знакомый и родной, согревающий лучше любого ватного одеяла, горячего чая и горчичников…

Ий-э-э-и-и-а-а-б-р-р-ы-ы-х-а-а-а-р. Очередной пронзительный вопль поганца верблюда… Глумливая тварь явно наслаждалась нашим тяжелым положением… В его сволочных глазках сверкали искры адского пламени, а из башки вырастали незримые рога… Нет. Это не верблюд, это демон из Преисподней, пришедший сюда, чтобы издеваться и мучить людей.

– Чего тебе надо от меня, тварь? Чего ты тут разлегся?

– Ииолиаик лоомоонуого оуоо соотууоув… (как-то так), – пропел мне пленник, тоже очнувшийся от воплей верблюда, кивая на эту тварь.

– Ага, – согласился я. – Редкостная сволочь.

– Ааороооик одооукееик оуоо уяпооо, – предложил мне он.

– Не сцы. Мы его обязательно убьем! – успокоил я его. – Очень-очень скоро убьем… Он, гад такой, за все нам ответит.

Он опять что-то пропел, старательно кивая на верблюда. Хрен его знает, чего ему надо. И зачем он мне руки свои показывает… Думает, поверю, что сможет задушить эту тварь голыми руками? А впрочем, хрен с ним. Развязал ремни на руках, предварительно продемонстрировав столь хорошо знакомую ему дубинку. Он, кажется, понял, потому что ринулся не на меня, а к верблюду. Обхватил за шею… Нет, душить не стал. Это у них, оказывается, сеанс обнимашек был. А вот он сейчас прыгнет во все еще торчащее на верблюде седло – и ищи ветра в поле. Поднялся, хотя вернее сказать, вполз на ноги и пошел к вражине, примериваясь, как ловчее врезать ему дубиной, чтобы не попасть по старой ране… Не понадобилось. К тому времени, когда я подошел, вражина, ласково напевая, уже снял седло и озабоченным взглядом разглядывал потертости и опрелости, которое это седло, не снимавшееся с верблюда уже несколько дней, оставило на его шкуре. Гринписовец долбаный! Верблюдофил. Сам на ногах еле стоит, а твари своей чуть ли не слезами собирается раны промывать. Хотя нет, не слезами, полез в тюки, достал оттуда какую-то коробочку с вонючей мазью и обильно смазал раны страждущего урода. Интересно, что у него там еще есть…

– Е-д-а?! – старательно выговаривая каждый звук, спросил я его, изображая, будто кладу себе в рот что-то ужасно вкусное и с наслаждением жую. Погладил пузо, а потом показал рукой на тючки, подвешенные к седлу. Он понял, но отрицательно мотнул головой, при этом на лице появилось выражение искреннего раскаяния за свою непредусмотрительность. Потом залез в другой тюк, достав оттуда чистые новые штаны, и так жалостливо-вопросительно заглянул мне в глаза. Это он, значит, хочет мои новые штаны на свой обосранный зад напялить? А вот хрен… А впрочем, ладно… Сил спорить и ругаться не было. Проведем эту потерю по статье представительских расходов и взяток. Ты мне – я тебе. Законы рынка. Я тебе чистые штаны, ты мне карты дислокации войск, тайные планы Командования, чертежи вундервафлей, бочку варенья и корзину печенья… Разрешающе махнул рукой, и он мгновенно сменил гардеробчик. Глазки весело заблестели. Слишком весело… Угрожающе помахивая дубиной, приказал ему лечь на землю и вновь связал руки. Он подчинился. А кто теперь снова всю эту трехомудию на верблюда навьючит? Похоже я… Дебил. И как тут вообще за что браться? Хреновина-то не маленькая… Небольших размеров диванчик напоминает, да еще эти тюки понавешаны. А верблюд, даже лежащий, – это оказывается громадная зверюга… Эй ты! Какой тут стороной на твою тварь сбрую надевать? Увидев, что я взялся за седло, он возмущенно заверещал, видимо, объясняя мне основы гуманного обращения с животными и необычайную ценность конкретно этого верблюда для всего человечества, галактики и мироздания. Я в ответ замахнулся на него дубиной и показал, что иначе навьючу седло на него самого. Он согласно кивнул. Все ясно, еще одна парочка старших-младших братьев. Мои степняки тоже о себе заботились только после того, как овцебыков своих обиходят. Но я-то парнишка московский… Мы там ваших старших братьев в тесных стойлах зооферм держим, костной мукой кормим и сотнями тысяч в день на бойнях забиваем. Мы звери, мы суровые и беспощадные, слово «жалость» нам не ведомо! Где же, блин, у этой хрени перед, а где зад? И как за нее сподручнее взяться, чтобы на спину этой твари зашвырнуть?

Пленник протявкал что-то, явно командное. Верблюд поднялся и ушел… Бунтовать, значит, надумали? Врезал мятежнику дубинкой по плечу… Левому, тому, что пока еще здоровое. Он стерпел и встал, набычившись в ожидании нового удара. Ну на, получи еще… еще… еще… Упал… вот тебе еще разок, и пока хватит. И так тут проторчали слишком долго. Могли бы за это время уже полтыщи шагов пройти. Седло??? А хрен с ним, пусть тут валяется…

Давай, вставай… Осталось еще тысячу пройти, и на сегодня уже точно все. Вон и солнышко уже за степь заходит. Как раз тыщу шагов пройдем и отоспимся… А если найдем что-нибудь горючее, сядем прямо возле него и устроим костерок… Жрать все равно нечего, зато костер – это тепло… А тепло, это, считай, та же еда. Чего мы расходуем, пока идем? – правильно, калории, а чего в костре выделяется – тоже калории. Так что посидел возле костерка, впитал в себя энергию, считай, уже сыт. Главное, чтобы этого бреда мой учитель физики не слышал, а себя в чем угодно убедить можно…

Вот так вот, шажок за шажком, шажок за шажком… так, глядишь, и до Лга’нхи с Осакат дотопаем… И Лга’нхи добудет много-много мяса… Осакат нажарит его на тонких гибких прутиках, и мы начнем жрать его, как настоящие дикари, обжигаясь обуглившимися краями и обливаясь кровью. А с мясом придут и силы, и здоровье. Вот увидишь – нажрешься мяса, и тебе тоже полегчает. И бок сразу пройдет, и ребра срастутся, и кровью кашлять перестанешь. Мясо – это сила! Тебя как, кстати, зовут-то? Я вот, – Дебил! А ты? Как-как? Иобиваасик? Эк тебя сподобило… Ну да ничего. Не переживай. Я так вообще Петр, сиречь Камень… Гы-гы! Шутку-юмора не понимаешь? – немчура безъязыкая. А я тебя буду звать Пивасиком. Очень почтенная и уважаемая кличка. Гордись…