Татьяна положила окурок в пепельницу, вылила в чашку оставшуюся водку. Милана выключила плиту, и чайник притих, перестал шипеть. Татьяна залпом выпила водку, закусила четвертинкой спелого, сочного помидора.

— Мне нечего забирать в настоящее, — сказала Милана, — значит, в прошлом я не была счастлива.

— А ведь такая красивая…

— Тебя вдруг потянуло пофилософствовать?

— А-а, это так, размышления. Ты не смотри, что я приняла, я вполне вменяема, хотя многие так не считают.

— Зачем ты пьешь? — спросила Милана.

— От без… безысходности.

— Ты сказала, что была счастлива. Раньше.

— Да, сказала, потому что действительно когда-то была безумно счастлива, — ответила Татьяна и потянулась за сигаретой. — Только тогда я этого не знала. Думала, что у меня обыкновенная семья, нормальный муж, есть ребенок. Почему я жила обычной жизнью, не осознавая, что купаюсь в счастье?

— Я ничего не знаю о твоей прошлой жизни, — сказала Милана, не найдя подходящего ответа.

Татьяна взяла бутылку, прищурившись, поднесла ее к свету и вздохнула.

— Так быстро закончилась, я тебя и не угостила, — сказала она.

— Я не пью.

— И правильно делаешь. Я тоже не пила. Когда-то. Это было давно.

— Сколько лет ты пьешь?

— Со дня смерти моего сына. Целую вечность.

— Ты потеряла ребенка? — вырвалось у Миланы.

— Я имела все и потеряла все в один день.

Татьяна заплакала. По ее обрюзгшему лицу бежали слезы, стекая по бороздкам морщин. Милане стало жаль эту малознакомую спившуюся женщину, которая заливала свое несчастье водкой. Она остро почувствовала ее одиночество, подошла и обняла Татьяну за плечи.

— Не надо, — сказала девушка. — Лучше расскажи, что у тебя случилось. Если очень больно — не надо.

— Больно? Мое тело, душа, сердце — сплошная боль, — начала женщина. Она размазала слезы по лицу и продолжила: — Я рано вышла замуж. Мне было всего восемнадцать, когда я познакомилась с Алексеем. Через два месяца мы поженились, тогда я уже ждала ребенка. Богданчик родился крепышом. Знаешь, у него были такие светлые волосики и голубые глазки, как у папы. Я вспоминаю жизнь, в которой был он, мой Богданчик, и понимаю, что это были самые лучшие дни в моей… нет, в нашей жизни. А тогда казалось, что у меня самая обыкновенная жизнь: быт, который заедает, усталость от бесконечных стирок, бессонные ночи…

Татьяна замолчала, на ее лице застыла блаженная улыбка воспоминаний. Милана села за стол напротив, подперла голову руками. Она не торопила женщину, видя, что той очень больно.

— Муж у меня был хороший… Наверное, он меня очень любил, — сказала Татьяна, закурив очередную сигарету. — Богданчика он тоже любил. Сыну было пять лет… Я была на работе, а Алешу друг пригласил на шашлыки. Они компанией отдыхали у реки, дети играли на берегу… Потом ребятишки прибежали, кричат, что Богданчик сорвался с обрыва в воду. Алексей побежал, вытащил его, но… Его не спасли.

— Это ужасно!

— Я не знаю, как все это пережила. — Татьяна сдвинула плечами. — Почему мое сердце не разорвалось, когда моего сына засыпали землей на кладбище? — Она затянулась, задержала дым в себе и выпустила серым облаком. — Я развелась с мужем. Не могла простить того, что он не уберег сына, — сказала Татьяна, раздавив окурок в пепельнице. — А может, мы не могли оставаться вместе, потому что каждый из нас был напоминанием другому о трагедии? Сейчас это уже не важно. С тех пор я пью и буду пить, пока не встречусь со своим Богданчиком.

— Ты больше не выходила замуж?

— Пыталась жить с другими, и не раз, но кто меня выдержит? Разве есть мужчина, готовый разделить с тобой не только радость жизни, но и ее боль? Ты знаешь, что такое настоящая боль? Когда ты смотришь и ничего перед собой не видишь? Когда сердце останавливается, дышать нечем и слезы замирают льдинками? Когда душа пуста — в ней, кроме боли, ничего нет?

— Я знаю, что такое детская боль, — сказала Милана. — Я расскажу тебе о ней, но не сейчас.

— Спасибо, что выслушала. — Татьяна посмотрела на соседку с благодарностью. — Я собиралась угостить тебя чаем, но у меня ни заварки, ни сахара. Я гол как сокол!

— На что ты живешь? Ты ведь не работаешь? — поинтересовалась Милана.

— Мой бывший после развода ежемесячно кидает мне на карточку небольшую сумму, — объяснила Татьяна. — Мне всегда кажется, что он хочет так искупить свою вину. Еще я продаю овощи с огорода, на вырученные деньги покупаю сигареты и водку, а вот сахар никак не соберусь купить.

— Я принесу тебе немного сахара и заварки, — пообещала Милана.

— Сахар можно, а заварку не надо, трав полно, есть, к примеру, веточки смородины, — отозвалась Татьяна.

Милана ушла, пообещав при удобном случае еще зайти. Ливень почти закончился, и небо сыпало мелкими каплями — остатками дождя.

Вовчик был уже дома, лежал на кровати, закутавшись в плед.

— Промок до костей, — пожаловался он.

— Я принесу тебе горячего чая с малиной, — сказала Милана.

— И с бутербродиком! — крикнул он вслед.

«Было бы из чего его сделать», — подумала Милана, направляясь в кухню.

Она включила электрочайник и заглянула в холодильник. На счастье, там был небольшой кусочек сливочного масла. Милана заварила чай со свежей малиной, сделала бутерброд и принесла Володе.

— Пей, а то еще заболеешь, — сказала она, поставив чашку на столик. — Как поиски? Нашел работу?

Как оказалось, Володе предложили несколько вакансий, но они ему не подошли. В одном месте его не устраивал график, в других — зарплата.

— Завтра еще поищу, — пообещал Володя и поинтересовался, где она была.

— У соседки, — ответила Милана. — Ходила знакомиться.

— У Таньки фронтовой?

— Почему ее так прозвали?

— Она без конца пьет, как говорит, «фронтовые сто грамм», — пояснил Володя и добавил: — Тебе нечего там делать.

Милану его слова задели. Неужели и здесь ей будут диктовать, с кем общаться?

— Так ты не пойдешь больше к этой алкоголичке? — уточнил он, протягивая пустую чашку.

— Пойду, — ответила Милана.

— Смотри не спейся с ней!

— Не сопьюсь, не волнуйся! — уверенно заявила девушка.

* * *

Через неделю Владимир устроился на стройку. Отработав шесть дней, он получил зарплату и купил телевизор.

— Зачем? — удивилась Милана, когда парень втащил в их комнату подержанный телевизор старой модели. — Нам и ставить его негде.

— Чтобы можно было не бегать в гостиную, а смотреть лежа на кровати! — торжественно произнес он.