Жизнь древних римлян, таким образом, была подобна договорным скачкам: богини уже знали, кто победит, а кто проиграет в этом жизненном состязании. Жокей, наверное, отказался бы участвовать: к чему состязаться, если имя победителя уже известно? Можно было бы ожидать, что и древние римляне откажутся участвовать в жизненном забеге: зачем беспокоиться, раз будущее уже определено? Однако, несмотря на их детерминизм, несмотря на веру в то, что все случившееся должно было случиться, древние не были фаталистами в отношении будущего. Стоики не сидели сложа руки в смирении перед будущим – напротив, они проводили свои дни в постоянных попытках повлиять на исход грядущих событий. Точно так же и римские солдаты храбро шли на войну и доблестно сражались в битвах, даже если думали, что исход этих битв предрешен.

Все это так или иначе оставляет нас с загадкой: стоики выступают за фатализм, но, судя по всему, живут не сообразуясь с этим принципом. Как тогда воспринимать их многочисленные советы относиться с фатализмом к тому, что с нами случается?

Чтобы разрешить это затруднение, необходимо провести различие между фатализмом в отношении будущего и в отношении прошлого. Тот, кто фаталистичен по отношению к будущему, решая, как поступить, будет твердо помнить, что его действия не имеют влияния на грядущие события. Такой человек вряд ли будет проводить время в размышлениях о будущем или попытках его изменить. Придерживающийся же второй разновидности фатализма занимает аналогичную позицию по отношению к прошедшим событиям. Принимая решения, он будет помнить, что не способен изменить прошлого. Такому фаталисту нет дела до спекуляций о том, что прошлое могло сложиться иначе.

Когда стоики отстаивают фатализм, вероятно, они имеют в виду его ограниченную версию. Точнее говоря, призывают быть фаталистами в отношении прошлого – твердо помнить, что его не изменить. Ни один стоик не посоветует матери больного ребенка быть фаталисткой в отношении будущего: она обязана приложить усилия, чтобы выходить его (пусть даже Мойры уже решили, жить ему или умереть). Но если ребенок все же умрет, они посоветуют ей быть фаталисткой в отношении прошлого. Совершенно естественно (даже для стоика) испытывать горе после смерти ребенка. Но зацикливаться на этом – пустая трата времени и эмоций, так как прошлого не изменить. Повторное обращение к смерти ребенка причинит матери новые страдания.

Предостерегая от того, чтобы зацикливаться на прошлом, стоики не имеют в виду, что мы вообще не должны думать о нем. Порой это необходимо – например, чтобы извлечь уроки, которые могут помочь нам при выстраивании будущего. Матери погибшего ребенка, например, следовало бы обдумать причину его смерти, чтобы оградить от этого остальных своих детей. Если он отравился ядовитыми ягодами, она должна принять меры, чтобы дети понимали, что они несъедобны, и держались от них подальше. Но, сделав это, она должна отпустить прошлое. В частности, не сокрушаться дни напролет: «Если бы я только знала, что он их съест! Если бы сразу отвела его к лекарю!»

Современный человек, несомненно, найдет гораздо более приемлемым фатализм в отношении прошлого, чем будущего. Большинство из нас отвергает представление, что нам суждено прожить заранее предопределенную жизнь – напротив, мы уверены, что наши усилия оказывают влияние на наше будущее. В то же время мы с готовностью признаем, что прошлое нельзя изменить, поэтому вряд ли будем оспаривать стоический фатализм.

Стоики, как я полагаю, придерживались фатализма в отношении не только прошлого, но и настоящего. В конце концов, понятно, что мы не можем повлиять своими действиями на настоящее, если под настоящим подразумевается этот самый момент. Я, может быть, способен изменить то, что произойдет через десять лет, сутки, минуту или даже полсекунды, однако не в состоянии изменить происходящее прямо сейчас: как только я захочу повлиять на этот момент времени, окажется, что он ускользнул в прошлое и его не ухватить.

Итак, проповедуя фатализм, стоики советовали быть фаталистами в отношении не будущего, но прошлого и настоящего. В поддержку этой интерпретации стоического фатализма полезно пересмотреть некоторые из уже приведенных стоических советов. Так, совет Эпиктета «принимать происходящее таким, каково оно есть» относится к тому, что есть – то есть либо произошло, либо происходит сейчас, – а не к тому, что будет. Иными словами, он советует принимать фаталистически прошлое и настоящее. Схожим образом, как мы не можем поприветствовать гостя, пока тот не пришел, хороший человек Марка Аврелия не может приветствовать материю жизни, еще не вышедшую из-под ткацкого станка судьбы.

Как благодаря фатализму в отношении настоящего жизнь может пойти хорошо? Для стоиков, как я уже говорил, лучшим способом достичь удовлетворенности было не исполнять все желания подряд, а научиться быть довольными жизнью, какая она есть, и радоваться всему, что нам повезло иметь. Мы можем целыми днями мечтать, чтобы наши обстоятельства были иными, но если позволим себе это, то проведем эти дни в недовольстве. С другой стороны, если мы научимся хотеть того, что у нас уже есть, нам не придется ради удовлетворенности концентрироваться на исполнении желаний – все они будут уже исполнены.

Одна же из вещей, что у нас есть, – это текущий момент, и он ставит нас перед важным выбором: либо провести его, желая, чтобы он был другим, либо принять таким, какой он есть. Если мы привычно делаем первое, то проведем большую часть жизни недовольными; если второе, будем наслаждаться ею. Вот почему, я думаю, стоики рекомендуют нам быть фаталистами в отношении настоящего. Именно поэтому Марк Аврелий напоминает, что все, чем мы владеем, умещается в текущем мгновении, поэтому нужно жить этим «настоящим, ничтожно малым моментом»[163]. (Это, конечно, перекликается с буддийским наставлением по поводу жизни в настоящем моменте – еще одна интересная параллель между стоицизмом и буддизмом.)

Заметьте, совет быть фаталистом в отношении прошлого и настоящего сочетается с рекомендацией из прошлой главы не беспокоиться по поводу тех вещей, которые находятся вне нашего контроля. У нас нет власти над прошлым, но нет и над настоящим, если мы понимаем его как этот самый момент. Следовательно, беспокоясь о событиях прошлого или настоящего, мы тратим время напрасно.

Заметьте также, что фатализм в отношении прошлого и настоящего любопытным образом связан с негативной визуализацией. Практикуя ее, мы размышляем, как наша ситуация могла бы стать хуже, чтобы заставить себя ценить то, что имеем. Фатализм, разделяемый стоиками, в каком-то смысле является обратной стороной или зеркальным отражением негативной визуализации: вместо того чтобы думать, как ситуация могла бы ухудшиться, мы отказываемся думать, как бы она могла улучшиться. Ведя себя фаталистически в отношении прошлого и настоящего, мы отказываемся сравнивать нашу ситуацию с альтернативными и более предпочтительными вариантами, в которых могли бы обнаружить себя. Благодаря этому, уверены стоики, ситуация, какой бы она ни была, становится для нас более сносной и терпимой.