Крестили в основном невольников. Или же инородцы крестились сами по причине какой-нибудь выгоды: чтобы поступить на русскую службу, получить подарки или на время освободиться от выплаты ясака. Государство и Церковь привлекали инородцев к крещению прагматическими мотивами. Например, получить (купить или унаследовать) промысловое угодье от крещёного имел право только крещёный. Особенно инородцев воодушевляло то, что новокрещенам прощали все былые преступления, даже убийства. Но власть следила за новокрещенами, чтобы те жили по христианским правилам, и за отступничество следовало жестокое наказание.

Во второй половине XVII века успех Церкви стал уже очевиден. Во всех городах и острогах поднялись храмы. Монастырями обзавелись не только Верхотурье, Туринск, Тюмень и Тобольск, но и дальние города – Берёзов, Енисейск, Туруханск, Красноярск, Иркутск, Якутск, Кузнецк и Селенгинск. Сложились «священнические династии»: сыновья продолжали служение попов-отцов, и нехватка духовенства ощущалась не так остро, как прежде. Воеводы научились уважать волю архиереев.

Памятник Димитрию Ростовскому в Ростове

В 1667 году Сибирская епархия была преобразована в митрополию. Её разделили на три разряда: Верхотурский, Тобольский и Енисейский; разрядами управляли настоятели самых крупных монастырей. В 1678 году разряды разделили на десятины, в каждой было примерно по десятку храмов. Хозяйственной жизнью десятин управляли десятильники, назначенные из числа «софийских детей боярских» – купцов и служилых людей «в отставке», которые нанимались в работы при Архиерейском доме. Они собирали подати для митрополита и вершили церковный суд. С десятильниками оказался связан последний церковный конфликт XVII века.

В феврале 1693 года в Тобольск прибыл новый митрополит Игнатий (Римский-Корсаков). Он принадлежал к знатному боярскому роду, был сторонником «московской старины» и охотно пророчил «самодержавство» правительницы Софьи. За это и поплатился. Когда Пётр пришёл к власти, Игнатий, архимандрит Новоспасского монастыря, отправился в Сибирь. Он оказался первым владыкой, для которого Сибирь стала почётной ссылкой.

Игнатий был по-боярски спесив, гневлив и нетерпим. Образованный человек, он устроил в древлехранилище Архиерейского дома библиотеку, но в митрополии учинил настоящий произвол. Его десятильники обложили свои приходы данью. Они избивали недовольных, отнимали земли (особенно у татар), а сами пили и блудили. Власти попробовали унять опричников, и тогда Игнатий отлучил от церкви тобольских воевод Нарышкиных и дьяков Приказной избы. В Москву полетели ябеды и челобитные. Патриарх Адриан наказал лиходеев владыки Игнатия и отменил всех десятильников. Используя ситуацию, дьяк Андрей Виниус, глава Сибирского приказа, вообще снял всё сибирское духовенство с государева жалованья.

В 1699 году Игнатия вызвали в Москву, и там с ним что-то случилось. Он вдруг обрушился с обличениями на всё собрание высшего духовенства и даже на патриарха: проклинал иереев за потакание царю, который подчиняет церковь государству. Игнатия заключили в Симонов монастырь. Через год он умер. Ему было 62 года. По официальной версии, он сошёл с ума, а в народе верили, что его заморили голодом по приказу Петра. Ремезов написал о нём: «И поехал к Москве, и тамо за слова замучен, аки Филип митрополит».

Пётр сам взялся за выбор сибирских митрополитов. По настоянию государя в 1701 году на Сибирскую кафедру назначили новгород-северского архимандрита Димитрия (Даниила Туптало). Ему было всего 50 лет, и он был учёный-книжник. Он работал над «Четьи-Минеями» – огромным сводом житий православных святых. Однако Димитрий разболелся и почти год жил в Чудовом монастыре в Москве. В 1702 году Пётр сжалился и перевёл Димитрия в более благоприятный климат – в Ростов. А в Тобольск отправил митрополита Филофея (Лещинского). Конечно, Пётр не знал, что с Димитрия начался ряд сибирских митрополитов, которые все станут святыми.

Хорватский учёный Юрий Крижанич безответно любил всё русское. Он мечтал уехать в Россию, чтобы стать воспитателем царских детей, монаршим библиотекарем и наставником государя в деле объединения всех славян при главенстве русского народа. Но в Москве хорвата не поняли и ни за что ни про что упекли в сибирскую ссылку. Изгнанник Крижанич составил первую русскую грамматику, предложил выкинуть из письма лишние яти и, как это ни странно в его положении, придумал слово «чужебесие», которое означало опасную для России болезнь: чрезмерное преклонение перед иностранцами.

Юрий Крижанич родился в 1618 году в Хорватии в местечке Обрух в бедной семье. Учился в семинарии в Загребе, потом в Римском коллегиуме, где готовили католических миссионеров. Крижанич освоил венгерский, турецкий, немецкий, итальянский и русский языки и латынь; в 1642 году ему присвоили учёную степень. Его направили служить в Загребскую епархию, но по убеждениям он был униатом – сторонником объединения католической и православной церквей, – и мечтал продвигать свои идеи в России.

В 1647 году влюблённый в Россию католический миссионер-полиглот в составе польского посольства побывал в Смоленске. Второй раз Крижанич прорвался в Россию уже в 1659 году. Он работал переводчиком Посольского приказа, занимался русской грамматикой и участвовал в разных комиссиях патриарха Никона. В конце концов своей активностью учёный хорват вызвал подозрения. В 1661 году его арестовали и сразу отправили в ссылку. Никто не смог объяснить грамотею его вину. Официальным поводом было то, что иноземец на Рождество повеселился по-русски: напился, плясал с ряжеными, «возносил хулу на государя» и творил некие «сатанинские блудодеяния».

В Тобольске опальный хорват получил отличное содержание – семь с полтиной рублей в месяц. Воевода ломал голову, не зная, чем занять такого умника в прагматичной Сибири, поэтому Крижаничу разрешили делать что угодно, но не отлучаться из города. Он купил себе дом, завёл знакомства со всеми, у кого были книги, и погрузился в литературную работу. Крижанич писал трактаты о славянской грамматике, об истории Сибири и китайском торге, развеивал заблуждения раскольников и толковал пророчества из Библии. Наивный гуманитарий беззаветно верил в силу знания и надеялся, что послужит благу обожаемой России. Он неутомимо забрасывал государя поучительными трактатами об управлении державой и челобитными, но ответа так и не получил. Оказалось, что его труды никому и не были нужны. И равного собеседника ему в Тобольске не находилось, хотя он и сдружился с казаком Иваном Ремезовым, которого, правда, считал колдуном.