Сморкаюсь в пижаму и сворачиваюсь на диване клубочком.

Я нашла его галстук на полу. Он сейчас на мне.

Я должна отпустить его. Прямо сейчас.

И я отпущу. Какой у меня выбор?

Мои новогодние праздники прошли в состояние какого-то отупения.

Я страдала.

Я стала врагом самой себе, потому что вопреки логике не хотела забывать человека, имя которого нельзя называть. Я не хотела забывать! Я просто не готова с ним проститься…

От мысли, что я его больше никогда не увижу, в груди образуется тяжесть, а сердце сжимается. Не представляю, как мне справиться с этим. Я только-только узнала о том, что он вообще существует. Как я могу расстаться с ним сейчас? Он может хоть на край света уехать, но я все равно буду обнимать свою подушку, представляя его. Я уверена…уверена, что между нами было что-то особенное…

Только этот дурак не хочет этого признавать…

А вдруг, он все-таки одумается?

Да, конечно. Покинет Нью-Йорк и прикатит под окно моей съемной однушки. С его отъездом эта ниточка оборвалась…

Ты наивная дура, Лиана. Фантазерка и…Дуреха…

Он уже и думать обо мне забыл. Его ждут новые свершения и целые батальоны страждущих женщин. От этой мысли мне стало дурно. Когда я представила его с другой женщиной, моя голова чуть не взорвалась. Представила, как он сжимает в кулаке свой член и кончает кому-то на живот, такой же возбужденный, каким был со мной…

В стену полетел пульт от телевизора и разлетелся в дребезги.

Плохи мои дела.

К шестому числу я так деградировала, что сама себе стала противна. Голова нечесаная и немытая. Домашние штаны на коленях висят пузырями, а футболка заляпана чем-то.

Самые дерьмовые праздники за всю мою жизнь.

Седьмого в Рождество ко мне заявились мои подруги с томом Евгения Онегина и четким намерением гадать. Даже Ира приехала, оставив детей на мужа. Я в основном рыдала на груди каждой из них по очереди. Они остались на весь день, и мы знатно напились.

Господи. Сначала мы слушали музыку и плясали, потом орали в караоке так, что мне теперь стыдно смотреть соседям в глаза. Я орала больше всех. Они могли легко вычленить мой голос из общей какофонии. Кроме того, мы раз пять ходили в магаз разными составами. Перед продавцами пятерочки мне тоже стыдно, они меня там все знают. Я стояла на кассе совершенно невменяемая, пока Настя оплачивала Абрау-Дюрсо.

Не пойду туда в ближайший месяц ни за что!

Ожидаемо, восьмого я подыхала и выворачивала желудок наизнанку, как и все мои собутыльницы. Девятого весь день ела и лежала на диване, смотря телевизор. Понятия не имею, что я там смотрела. Ничего не помню.

Вечером выползла из дома, и мы сходили в кино на очередные Ёлки. Но они были настолько халтурные, что я решила больше не ходить на эту франшизу.

Накануне выхода на работу я привела себя в порядок. Час лежала в ванной и отмокала. Сделала массаж лица и пару масок, чтобы убрать опухлость. Подготовила одежду. Уверена, что по выходе с меня потребуют отчет по АмегаГлобал.

Слава Богу, у меня есть что показать.

Спасибо, Константин Борисович.

Выход на работу — это как отмашка клетчатым флагом. Сигнал к тому, что моя жизнь вернулась на круги своя, а две недели перед новым годом просто ослепительная вспышка, которая давно потухла.

В сумке у меня серый галстук. Я с ним не расстанусь ни за что на свете. Только не сейчас. Хотела повесить его на зеркало заднего вида, но потом решила взять с собой. Не хочу с ним расставаться.

На стоянке утром полно народу и машин. Просто я приехала очень поздно. Обычно я приезжала на полчаса раньше.

Сегодня моросит дождь.

Это просто вишенка на торте моей дерьмовой ситуации.

Прихожу за свое рабочее место и сразу надеваю наушники. Мне нужен боевой азарт от Антона Наумова. Но, когда перелистываю свой блокнот, который в прошлом году выронила в кабинете босса, замираю.

Подбородок дрожит.

На той странице, которая исписана композицией «КозелКозелКозелКозел…» есть приписка.

Закрываю глаза, пытаясь сдержать слезы.

«Козлы тебя нехило заводят».

Встаю и иду в туалет. Плачу там минут пятнадцать. Я уже решила, что сошлюсь на какую-нибудь африканскую лихорадку. Выгляжу супер ужасно.

Когда возвращаюсь на место в опенофисе ПУСТО, как после апокалипсиса. Это меня немного отрезвляет.

Куда все делись?

Высмаркиваюсь и захожу в почту. Последнее в списке непрочитанных писем гласит, что все сотрудники должны явиться на линейку в холл на третьем этаже к 09.15.

Блин. Уже 09.20.

Встаю и тороплюсь к лифту. Вместе со мной еще несколько таких же опаздунов. Такие линейки — это очередной командообразующий высер, призванный сплотить коллектив. Может и есть в этом что-то, иначе я половины сотрудников никогда бы не узнала в лицо. Обычно эти линейки посвящены важным кадровым перестановкам и поздравлениям, ну и т. д. Я даже догадываюсь с чем связана эта. У нас новый генеральный директор. Видимо, уже подыскали подходящего человека вместо…ну вы поняли кого.

В холле народу битком, поэтому, когда я врываюсь в составе опаздывающих, все на нас оборачиваются. Хочу шмыгнуть куда-нибудь и затеряться в толпе, но внезапно в меня будто молния ударяет.

Замираю и стою, приоткрыв рот, прикованная к месту тяжелым повелительным взглядом. Стою, не в силах пошевелиться, скомкав в ладонях края своего клетчатого платья. Два лучистых голубых глаза проходятся по мне всей и замирают, полоснув по тонкой шее словно острые клинки. Народ зашушукался за моей спиной, очевидно решив, что я отныне не в чести у нового генерального директора.

Что…

Господи, ЧТО ОН ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТ?

Смотрю на него в ответ, как будто увидела сошедшего на землю Божьего сына.

— Так вот, — продолжает Константин Князев, отворачиваясь от меня. — Как я и сказал, структура менеджмента компании претерпит некоторые изменения. Помимо изменений, касающихся рабочих групп, изменится состав функциональных руководителей. Должность заместителя генерального директора займет Павел Благов…

Кажется, со мной сейчас что-нибудь случиться. Мои микросхемы просто перегорают одна за одной! Резко разворачиваюсь и несусь прочь от этого холла, как будто там свирепствует буря.

Это слишком.

ЧТО ОН СО МНОЙ ДЕЛАЕТ?

Десять минут сижу в туалете, пытаясь структурировать свои мысли.

Нет, я вообще ничего не понимаю.

Я только знаю, что он здесь. Он никуда не улетел. Не знаю почему.