На сей раз тер Борчт, очевидно, сильно обеспокоен:

— Это не записывайт, — нахмурившись, раздраженно велит он ассистенту. И тот покорно опускает карандаш, не дописав предложения.

Готовый испепелить Газмана, тер Борчт шипит:

— Твой время ест конченый. Ты ест жалкий неудач эксперимента. Тебя быть помнить, что ты сейчас сказать.

Голубые глаза Газзи сверкают:

— Тогда пусть все помнят, что я послал тебя в задницу и…

— Достаточный! — обрезает его тер Борчт и резко переходит к Надж. — Какие твой отличительный качеств и талант?

Надж покусывает ноготь:

— Ты имеешь в виду еще что-то, помимо крыльев? — Она слегка поводит плечами, и ее прекрасные, кофейного цвета крылья чуть-чуть раскрываются.

Он краснеет, и мне хочется расцеловать ее прямо сейчас в обе щеки.

— Так. Я имей в виду помимо крылья.

— Надо подумать… — Надж постукивает пальцем по подбородку. Секунда — и лицо у нее расцветает. — Я однажды слопала девять сникерсов в один присест. И не блеванула. Это рекорд!

— Едва ли это ест специальный талант, — тер Борчт отмахивается от нее, как от надоедливой мухи.

Надж состроила обиженную мину:

— А ты сам попробуй!

— Я буду сейчас съем девять сникерсы, — говорит Газ точь-в-точь голосом тер Борчта. — И блевануть не буду.

Тер Борчт уставился на него как баран на новые ворота, а я чуть не подавилась от смеха. Когда Газзи меня передразнивает, это совсем не так смешно. Но, когда других, — животики надорвешь.

— Мимикрий. Он имейт способност к мимикрий, — говорит «царь» ассистенту, — так и запишит.

Подойдя к Игги, он надменно пинает его носком ботинка:

— А у тебя работайт ли что-либо в твой организм?

Игги в задумчивости растирает лоб:

— У меня сильно развито чувство смешного. Мой талант — ирония.

Тер Борчт цокает языком:

— Ты ест балласт. Я думай, ты вечный держаться за чью-то рубашка. Чтобы не потеряйся. Так?

— Правильно, но только, если я хочу у них что-нибудь спереть, — честно признается Игги.

— Записат этот признаний. Он ест вор.

Тер Борчт уже стоит перед Клыком и исследует его, как невиданного раньше зверя в зоопарке. Клык прямо смотрит ему в глаза, и, похоже, только мне заметны его напряжение и переполняющая его ярость.

— Ты много не говорит? — тер Борчт медленно обходит его по кругу.

Клык молчит, что только подтверждает его устоявшуюся репутацию.

— Почему ты допускайт лидер быть девчонка? — «царь», очевидно, не может представить себе, что кто-то, кроме него, вообще может быть лидером.

— Потому что она самая сильная духом, — спокойно отвечает ему Клык, и я с гордостью думаю: «Спасибо тебе, дружище».

— Что у тебя ест особенный? За что ты ест достоин спасений?

Уставившись в потолок, Клык притворно раздумывает над вопросом:

— Если помимо хорошего вкуса и умения одеваться, я хорошо играю на гармошке.

Тер Борчт снова подходит ко мне и сверлит меня ледяными глазами:

— Почему ты научил их такой глупый себя вести?

Ничему я их не учила. Они не глупые. Они просто привыкли выживать, несмотря ни на что.

— А почему тебя до сих пор одевает мамаша, пуговицы застегивает и шнурки завязывает? — язвительно отбрехиваюсь я.

Ассистент начинает было деловито записывать в блокнот мой ответ, но в испуге замирает под грозным взглядом своего босса.

«Гениальный» злодей угрожающе делает шаг вплотную ко мне:

— Ест такой поговорк: «Я тебя породил, я тебя и убью». Это не есть поговорк. Это ест правда.

— Я тепер уничтожайт все сникерс в мир! — рявкает Газзи.

Мы все пятеро весело смеемся смерти в лицо. Буквально.

— Прокол! — говорю я, чуть только мы опять остались одни. — Прокол у них вышел. Забыли запрограммировать в нас почтение к властям.

— Какие они все идиоты! — босым пальцем ноги Газман чертит круги по полу.

Они ушли. Мы все единодушно чувствуем: наш враг бежал наголову разбитый. В этой битве мы победили. Но мы все равно в плену, и все козырные карты в игре под названием «наша жизнь» все равно в руках у белохалатников.

— Жаль, что Тотал пропал. Я по нему скучаю, — говорит Надж.

Я вздыхаю:

— Если он вообще когда-нибудь существовал.

— Не приснились же нам ястребы… или летучие мыши. Им такого не придумать, — размышляет вслух Надж, и Игги согласно подхватывает:

— И те жуткие туннели Нью-Йоркской подземки.

— А помните толстого, красного Пруита? Им бы и в голову не пришло, что такие директора школы бывают, — вспоминает Газзи своего врага.

— Конечно. Конечно, не приснилось, — на словах я с ними соглашаюсь, но на самом деле я по-прежнему страшно мучаюсь этими вопросами. И стопроцентной уверенности, что они правы, у меня отнюдь нет.

В тот день, после полудня, Ари снова пришел за мной. И даже без кресла-каталки. На сей раз мне позволено идти рядом с ним самой! Ура!

— Я ему не доверяю, — шепчет мне Клык прежде, чем мы уходим. — Держи с ним ухо востро!

— Думаешь, это очередная ловушка? — мне хорошо понятны его сомнения. А вот разделяю ли я их, это еще вопрос.

Мы проходим мимо белохалатников, провожающих нас удивленными взглядами, и я решаюсь спросить его напрямую:

— Ари, что все это значит? Почему нам разрешают эти «маленькие экскурсии»? Заведение ведь сверхсекретное?

Теперь я больше не пристегнута намертво к свинцовому креслу. Когда идешь своими ногами, легче запоминать дорогу. И я примечаю и регистрирую в памяти каждое помещение. Каждый коридор, каждую дверь, каждое окно.

Ари сильно подавлен и тих, по крайней мере, на волверина он теперь не тянет.

— Не знаю. Я и сам не понимаю. Они просто говорят мне: пойди с ней погуляй. Вот и все.

— Выходит, они хотят, чтобы я здесь что-то увидела. Я имею в виду, помимо мозга на палочке и супер-младенцев?

Он пожимает плечами:

— Говорю же, не знаю. Они мне ничего не говорят и не объясняют.

Как раз в этот момент мы проходим двойные двери. Белохалатник торопливо выносит что-то в другую комнату. Двери широко раскрываются, и я успеваю заглянуть внутрь большого зала.

На огромном, во всю стену, видеоэкране — карта мира. Мое птичье зрение мгновенно схватывает сразу миллион деталей.