Суки. Кобели. Если бы я себе руки переломала, им бы тоже весело было?

Ощупываю локоть, резкая боль утихает. Подобравшись, сижу на холодном полу, за стеной играет песня, которую я ди-джею заказывала. Норвежский исполнитель, песенка милая, про котика. Полчаса назад я ни о чем не подозревая, морщила нос на приставания ведущего, ехидничала над сообщением от Насти и собиралась танцевать. Память мне будто фильм показывает, будто там в зале была не я.

— Юль, серьезно, все нормально? — мое молчание начинает их волновать, я злорадствую. — Ты ударилась?

— Говори, не бойся. Болит что-то?

Ага, забеспокоились.

— Юля.

Там у них в темноте шевеление, ищут меня. Ползу по сцене, где-то тут закуток для хранения инструментов, свет они все равно не включат, а свадьба скоро кончится, я это время запросто пересижу.

Вдохновившись вернувшимся везением, мысленно уговариваю себя, я со всем справлюсь, главное, что меня больше не мучают те нездоровые мысли, мне нужно было, чтобы это снова случилось, и я поняла, что тогда находилась в состоянии стресса, шок приняла за удовольствие, эти двое не боги, а дьяволы.

Все наладится.

На этой мажорной ноте с оглушительным грохотом налетаю на невесть откуда взявшиеся инструменты. Закрываю руками голову, на плечи валятся подвешенные на стене ударные тарелки.

Бл*ть.

Сбрасываю с себя палки-дудки, ещё что-то, и тут меня хватают за ногу.

— Попалась.

Оборачиваюсь на шепот и, замахнувшись, отвешиваю ему тарелкой. Кажется, точно в цель, он шипит и материт меня, и встряхивает мою руку.

— Держи ее, — говорит второму. Ничего не видно, пальцем мне заезжают по носу, потом скручивают и поднимают в воздух. — Всё, Юль, на пощаду не рассчитывай.

Готовлюсь к тому, что с меня грубо сорвут одежду, пустят на клочки и ее, и меня, но меня растягивают на рояле, и даже не снимают белье, один из них крепко держит руки, второй куда-то отодвигается, гремит ведёрко со льдом.

— Щас накормим кису сливками, — говорят мне в губы. — Густыми. И чтобы все проглотила.

— Хватит, — вырываюсь и едва не скатываюсь на пол, но вернувшийся первый кот удерживает за лодыжки, разводит мои ноги в стороны. Чувствую теплое дыхание на ткани трусиков и сразу после ледяной укол. — Что ты… — дернувшись, бью каблуком по клавишам. Он, сквозь бикини, давит на лобок кубиком льда, убирает его, спускает мою ногу и зажимает ее внизу, не давая мне отодвинуться.

Мне на руки надевают то ли варежки, то ли перчатки, связанные между собой резинкой, с кратким пояснением: реквизит, стащил со свадьбы, ты в прошлый раз мне всю спину изодрала.

Не могу сосредоточиться на его словах, на чем-нибудь вообще, стискиваю зубы от чувства льда там внизу. По голой коже вдоль самой кромки трусиков, ведут куском, повторяя силуэт белья.

— Убери это, — ерзаю, вспотевшие ягодицы прилипают к гладкой поверхности, мороженый кубик гуляет по бёдрам, словно вырезает в моем теле одну только зону, вокруг которой немеют участки кожи. Мурашки заползают в трусики, и я по миллиметрам лишаюсь тепла.

— Убрать? — чувствую его горячий выдох вплотную к клитору, он сквозь ткань касается зубами, втягивает в рот на секунду, и отстраняется, и я вздрагиваю, когда он опять прижимает к бедру лёд.

— Перестань, мне холодно, — задираю голову, встаю, меня удерживают за шею. Щекой натыкаюсь на ещё один кубик в пальцах второго кота, он ведёт мокрую линию едва касаясь лица на горло и ниже. Давит.

Поперхнувшись, слизываю с подбородка подтаявшие капли воды с лимоном и мятой. Он спускает лямку платья, по контуру обводит кружево бюстика, тающие струйки сбегают на живот. Он обводит застежку между чашечками, вода вползает под кружево, меня начинает мелко трясти, и тут он вдруг быстро, кратко, влажным оттиском по тонкой ткани целует напрягшийся сосок.

И ещё раз.

Громко выдыхаю. Я смирилась с жестокостью, и их плавность вводит меня в ступор, они оба сменили тактику, с разврата почти на невинность, не толкают в меня пальцы и никуда не торопятся. Руками не трогают, только льдинками, медленно раскатывают по коже трясучку, стылые заморозки, и каждый их короткий живой поцелуй сквозь белье, как разряд тока, доза огня.

— Замерзла, кис? Согреть? — в этом шепоте вся суть моей фамилии и меня самой, снегурку над костром хотят сжечь.

И я языки пламени жду, и это меня пугает.

— Дайте мне встать, — ворочаюсь, но мне не дают шевелиться, немеют зажатые крепким телом ноги, немеют плечи, на которых камнем лежит тяжёлая рукая, лопатками пригвождая меня к гладкой поверхности. Тело, в лужицах с листками мяты, уже не ощущаю целиком, лишь ноющий озноб груди подбирается к соскам, и мышцы ягодиц сокращаются, и кажется, что вот-вот лёд мне засунут прямо под белье, и я всхлипываю, когда его тормозят горячие губы, пара укусов, остатки тепла на ткани, и всё по новой.

— Ладно, всё, только уберите.

Сдаюсь, в теле нарастает нестерпимый зуд. Бюстик царапает соски, и бикини мокрые и холодные, прилипают к коже, и когда я уже не могу этой пытки выносить, и пытаюсь вытащить руки из варежек, с меня резко сдирают белье.

Мягкие губы обхватывают набухший клитор.

Из меня вырывается стон, мне так остро и обжигающе, чуть дергаю ногами, чтобы он понял, не отодвигался и грел меня, чтобы глубже целовал.

Другой кот тянет бюстгальтер вниз на живот. Подув на сосок, обхватывает его зубами. Складываю ладони на его плечах, резинка между варежками врезается ему в спину и помогает мне вдавливать его в себя. Он с глухим рыком приподнимает меня, руками ныряет под мою талию, порывисто и алчно целует грудь, и мне передается его напряжение, ему ещё сложнее было меня так долго мучить, он сам мучился, и теперь с размахом, увлеченно, выплескивает в меня свою похоть.

Рваными засосами поднимается по шее к губам, впивается в них. Задыхаюсь, меня колотит от языка внизу между ног, я так отчаянно поддаюсь его ласкам, и не могу отвечать на его движения, не могу контролировать, беспомощна и открыта ему, бедрами в его тисках, и тело наполняет этими сдерживаемыми чувствами. С двойной силой кусаю мужские губы которые здесь, рядом, и моя агрессия его лишь сильнее заводит. Он хватает меня за волосы, собирая их на затылке в кулак, отрывает меня от себя и тут же сам набрасывается.

Тормозим желание, причиняющее боль, отталкиваем друг друга и снова тянемся за новой порцией, перестаю соображать и отдаюсь пламени, власти этих мужчин, растворяюсь в ней, и внутри, пока слабо и неуверенно бьётся что-то томительное, оно отчаянно нарастает, ноги дрожат и скручивает живот, инстинктивно рвусь бедрами навстречу языку, ещё, совсем чуть-чуть, если он остановится, я свихнусь.

Он останавливается.

Меня будто прижигают льдом, так беспощадно бросают в реальность, различаю срывающийся шепот: