подробных и точных разведывательных данных командовать трудно. Хорошо хоть, что помощник начальника разведки капитан Кононенко — человек весьма толковый. И повоевать успел. Добровольцем уехал в Испанию, сражался там с фашистами, был советником командира партизанской дивизии, хлебнул, как говорится, горячего до слез. По натуре Кононенко веселый, общительный, а едва зайдет речь о гитлеровцах, сразу мрачнеет, становится замкнутым.

Впервые Павел Алексеевич увидел разведчика в 1939 году, когда возглавлял штаб 5-го кавалерийского корпуса. Кононенко — в ту пору еще лейтенант — был посредником на больших учениях. Белову понравились его добросовестность и самостоятельность. Он объективно докладывал об успехах и неудачах, не пытаясь умалить ошибки и просчеты, не заискивал перед высоким начальством, держался с достоинством. Даже удивлялся тогда Павел Алексеевич: почему у Кононейко столь небольшое звание? Может, непосредственные начальники разведчика не очень-то жаловали таких принципиальных людей с собственным мнением, с твердым характером?! Что там греха таить, в мирное время зачастую быстрее растут покладистые середнячки — с ними спокойнее.

Вторично увиделись они в тот день, когда Павел Алексеевич прибыл принять командование 2-м кавалерийским корпусом. Среди встречавших генерала был и Кононенко, служивший в разведывательном отделе. Несколько дней ездили они вместе в полки, осматривали район дислокации. И опять Кононенко произвел на Белова самое благоприятное впечатление. Немногословен, положение дел в корпусе знает превосходно, распоряжения выполняет быстро и обдуманно.

«Переходите ко мне в адъютанты», — сказал ему Павел Алексеевич. «Нет», — ответил разведчик. «Чем же я вам не приглянулся?» — пошутил Белов. «Всем приглянулись, товарищ генерал, — засмеялся Кононенко. — Но уж извините, адъютантская служба не по мне. Свою работу люблю».

Хорошо ответил разведчик…

Почему же теперь не выдвинуть этого перспективного командира на должность начальника разведки корпуса? Он успел в трудных ситуациях побывать, не дрогнет, не растеряется при неудаче. Кстати, он свободно говорит по-румынски, пленных допрашивает без переводчика. Главный недостаток его — молодость, как считают армейские кадровики. Ни званием, мол, ни возрастом не соответствует. А Павел Алексеевич убежден, что молодого легче научить, молодой скорее привыкнет к новой обстановке и к новой работе.

Из штаба на должность начальника разведки прислали подполковника. Белов побеседовал с ним. Не понравилась самоуверенность. Только и слышно: «я» да «я». Скороспелый к тому же: за десять лет от рядового пулеметчика до подполковника — не слишком ли быстро? Человек малограмотный. Четыре класса и командирские курсы. С конем, правда, обращаться умеет. Воевать не приходилось. Языков, конечно, не знает.

Павел Алексеевич втайне пожалел того командира, которому кадровики сосватают подполковника. А сам сказал ему без обиняков: есть, мол, другая кандидатура. Неувязка получилась, возвращайтесь туда, откуда приехали.

Отправил подполковника и сразу позвонил генералу Черевиченко. Попросил разрешения выдвинуть на вакантную должность капитана Кононенко.

— Под вашу ответственность, — сказал командарм.

5

По сравнению с другими войсками, 9-я армия Южного фронта оказалась в более выгодном положении. До конца июня в ее полосе противник активных действий не предпринимал, и армия получила возможность развернуться по штатам военного времени. В нее влились мобилизованные запасники, влилась техника из народного хозяйства. Участившиеся попытки врага форсировать Прут отбивались организованно и спокойно.

Хуже было на севере, на стыке с соседями, которые не смогли остановить противника и постепенно отходили, обнажая подступы к Кишиневу.

1 июля генерал Белов получил приказ покинуть оборонительный рубеж и вести корпус на северо-восток, ближе к столице Молдавии. Едва стемнело, тронулись в путь полки 9-й Крымской кавдивизии. 5-я имени Блинова осталась пока на месте.

Павел Алексеевич отводил корпус тем способом, который называл «отход перекатами». За ночь Крымская кавдивизия отступила на двадцать километров и заняла выгодные позиции. Следующей ночью снялась дивизия имени Блинова. Она прошла через рубеж 9-й Крымской, отступила еще на восемнадцать километров и тоже заняла оборону.

Наутро противник бросился преследовать конников, но на гряде высот был встречен плотным, хорошо организованным огнем. Враг остановился, подтягивая главные силы. А крымцы с наступлением темноты покинули свои позиции и спокойно отошли еще на тридцать пять километров — за спину блиновцев…

Снова начались дожди. Дороги покрылись липкой грязью. Буксовали автомашины. Застревали орудия и тачанки. Их вытягивали на руках. Корпус не потерял в пути ни одного грузовика. Обе кавалерийские дивизии точно в указанный срок сосредоточились севернее Кишинева.

К этому времени положение на Южном фронте значительно осложнилось. 35-й и 48-й стрелковые корпуса, прикрывавшие Кишинев, отступали по расходящимся направлениям. Между ними образовался разрыв до ста километров. Закрыть этот промежуток командарм приказал Белову. И не просто закрыть, а сковать активными действиями силы противника, угрожавшие флангам отступавшей пехоты.

Сто километров — очень много для кавалерийского корпуса. Даже слишком много, хотя Белову придан был мотострелковый полк. Стабильную оборону не создашь. Оставалось только маневрировать, отвлекая на себя противника и медленно отходя на восток.

Сплошной линии фронта нет. Полки, эскадроны все время в движении, враг вырывается вперед на неприкрытых участках — в такой обстановке особенно важно не утратить хладнокровие, не потерять связь с войсками. Работники штаба и делегаты связи на машинах и верхом носились по разбитым дорогам, доставляли приказы, привозили сведения в штаб корпуса, разместившийся возле города Оргеева, за рекой Реут, на возвышенном берегу.

В кавалерийском корпусе штаб особый, не отягощенный второстепенными отделами и службами. Даже органов снабжения в корпусном управлении нет — они имеются в кавалерийских дивизиях. А штаб — это мозговой центр, способный быстро перемещаться, чутко реагировать на изменение обстановки, управлять войсками, ведущими бой. Структура задумана правильно. Однако война сразу выявила недостаток, который особенно дал себя знать под Оргеевом: отсутствие своего разведывательного подразделения. На корпус обычно «работали» разведчики дивизий. Но теперь оба соединения действовали далеко от штаба корпуса. Капитан Кононенко по своей инициативе сколотил небольшой отряд: два бронеавтомобиля и десять бойцов-кавалеристов. С ними Кононенко колесил по дорогам и без дорог, охотясь за «языками» и нащупывая, куда вышел противник. А по ночам сидел над донесениями, поступавшими из полков и дивизий, сопоставлял сведения, анализировал, готовил сводку. Трудно было понять, когда спит этот кареглазый одессит. «Сплю-то? В броневике или в седле, пока едем», — отшучивался он.

У Кононенко появился надежный помощник — подвижный смуглый переводчик Дорфман. На одном из допросов пленных Павел Алексеевич сам убедился в его мастерстве. Дорфман обращался то к румынскому солдату, то к немцу, то советовался с молдавским крестьянином. И без малейшей задержки переводил их ответы.

Белов поинтересовался:

— Откуда такие знания?

— Вырос в Бессарабии. В коммерческом училище у нас преподавали по-румынски и по-немецки, а я никогда не был отстающим учеником, — улыбнулся Дорфман.

— Но русский? Где вы