— У своего отца, товарищ генерал. Он еврей, но долго жил в России. И он каждый день повторял: это большое несчастье, что мы здесь, а Советская власть там, за кордоном. Помни, сын мой, что только среди русских ты будешь как равный среди равных. И таки да — он говорил сущую правду!

Слушая горячую тираду переводчика, Павел Алексеевич подумал, что Кононенко молодец: сумел найти и привлечь к работе полезного человека.

Генерал доволен был своими энергичными, добросовестными разведчиками. Он почти всегда имел о неприятеле точные сведения. Сейчас против его корпуса действовали два вражеских соединения. На левом фланге 5-я пехотная дивизия румын. Правее наступала 50-я пехотная дивизия гитлеровцев. По количеству соединений стороны были равны. Но вражеская пехотная дивизия по числу людей, по технике, по силе огневого удара превосходила кавалерийскую в три раза.

За левый фланг Павел Алексеевич был спокоен. Там 9-я Крымская накрепко сковала противника, не давая ему продвинуться. А в районе Оргеева было хуже. Здесь гитлеровцы вводили в бой танки. Части полковника Баранова каждый день пятились километров на десять. Отступать было уже некуда: за спиной река Реут — последний рубеж, указанный командармом.

Утром противник ударит артиллерией по обороняющимся полкам. Чтобы не понести больших потерь, бойцы сядут на коней, по оврагам, по зарослям отскочат назад. К полудню фашисты подтянут силы и ударят снова. Это стало ужо шаблоном, даже Белов как-то привык к такой схеме. А немцы тем более. Им эта схема приносит успех, нет причин отказываться от нее.

Надо бы резко повернуть руль управления, сломать ход событий, но у Павла Алексеевича не было никаких резервов. Фашисты, конечно, знали об этом — их разведка тоже не сидела сложа руки. Единственно, что мог сделать Белов, — воспользоваться самоуспокоенностью немецких командиров. Надо удивить их. А удивить — значит победить, как учил Суворов.

Павел Алексеевич вызвал полковника Баранова и приказал: завтра перед противником не отходить. Больше того — самому контратаковать гитлеровцев…

День 14 июля выдался пасмурный, тусклый, но не туманный. С командного пункта хорошо было видно окрест. Вон мост через Реут, городок Оргеев. На западном берегу реки, насколько хватал глаз, раскинулись огромные кукурузные поля. Всходы на них были высокие, хорошо скрывали залегшие цепи спешенных кавалеристов.

Фашисты начали бой, как обычно. Загрохотала артиллерия, ее поддержали десятки минометов. Гитлеровцы не сумели определить, где проходит передний край обороны, били наугад по всему полю. Потери от такого огня невелики, только на психику действовал грохот разрывов и вой мин.

Наблюдатели засекли немецкие батареи. По ним ударили пушкари. Стрелял, правда, один конноартиллерийский дивизион, двенадцать орудий, но удар был внезапный, массированный и точный, у противника одна за другой смолкли три батареи.

В это же время преподнесли «подарок» врагу зенитчики. Фашистские самолеты нацелились бомбить мост и коноводов, скрывавшихся с лошадьми по овражкам и перелескам. Летели безбоязненно, низко. Привыкшие не встречать серьезного отпора, они развернулись и спокойно легли на боевой курс. Но на подходе к мосту попали под огонь зенитной батареи и счетверенных пулеметов, выдвинутых туда по приказу Белова.

Летчики растерялись, напоровшись на огненную завесу, поломали строй. Задымили четыре машины — и все четыре врезались в землю. Такой картины Павлу Алексеевичу видеть не приходилось. На командном пункте кто-то даже «ура» крикнул от радости.

Гибель фашистских самолетов ободрила бойцов, укрывшихся на кукурузных полях. И когда прозвучала команда: «Вперед!» — люди пошли дружно, напористо.

Цепи столкнулись в густых зарослях кукурузы, где даже огонь трудно было вести. Вспыхнули короткие рукопашные схватки. Полетели гранаты. Противники вновь залегли, окопались на скорую руку. Ливень пуль срезал стебли. Издалека казалось — широкий прокос перечеркнул поля.

Огневой бой обещал стать затяжным. Немцы атаковать не решались. Спешенные кавалеристы тоже не могли подняться: фашисты строчили из автоматов, да и пулеметов у них было больше.

Искать победу нужно было не здесь.

— Коня! — приказал Белов.

Легко вскочил в седло, понесся галопом: трое всадников едва поспевали за ним.

Спрыгнув на дне балки, отдал повод коноводу и бегом поднялся на холм, на командный пункт 5-й имени Блинова дивизии. Полковник Баранов хотел доложить, но генерал махнул рукой, сел рядом с ним на ковер, расстеленный под деревом. Усмехнулся: Баранов верен себе, своим привычкам. Сидит по-турецки, поджав ноги. Возле дерева — бочонок и кружка. Павел Алексеевич укоризненно покачал головой.

— Это не спирт, — насупившись, произнес Баранов. — Это кислятина, вроде бы лимонад. Глотка ведь сохнет.

Бас у Баранова густой, низкий. Гудит, будто иерихонская труба, — листья дрожат. Как раз по комплекции голос. Полковник рослый, тяжеловесный — не каждый конь поднимет такого.

Кавалерист Виктор Кириллович настоящий, до мозга костей. В пехоте как? Командир батальона — это уже фигура. В походе для него повозка, а то и машина. В бою — блиндаж или землянка. Он руководит, управляет. А в кавалерии и командир полка и командир дивизии делят все тяготы наравне с бойцами. В походе командир на коне. В час отдыха — завернулся в бурку и спит рядом со всеми. В бою он под огнем: издали, по телефону, не очень поруководишь — ускачут эскадроны, скроются из глаз, догоняй их потом.

Конечно, у командира дивизии есть возможность для элементарных удобств. Но Баранов этим не пользуется. У него даже вещей в обозе никаких нет. Все при себе. Конь, бурка, бинокль, полевая сумка и старая надежная шашка. Да еще бритва и мыло с полотенцем в седельной суме.

К опасности у него полное пренебрежение. Ну что за командный пункт — ковер под деревом?! Ни одной щели для укрытия не вырыто. А сюда и снаряды залетают, и мины.

Выслушав замечание, полковник сказал без энтузиазма:

— Виноват, товарищ генерал. Щель отроем. Но, по совести, не спасет она, если на роду написано… Рассказывал я вам, как басмач меня рубанул. Со всего маху, с налета — до пояса развалил бы… А он лишь кончик носа задел. Отсек — только вжикнуло. На всю жизнь красавцем сделал… А щели будут…

Баранов говорил, посматривая на Белова вопросительно: не для того приехал сюда генерал, чтобы позаботиться об укрытиях… Но Павел Алексеевич не торопился, оглядывал в бинокль поле боя. Артиллерийская канонада почти смолкла. На берегу изредка рвались мины. Сырой воздух приглушал треск выстрелов.

— Видите, Виктор Кириллович, что немец делает?

— Фланг мой нащупывает. Во-он на дороге грузовики с пехотой. И мотоциклисты. Прикидываю, батальон. Дойдут до перекрестка и повернут к реке.

— А вы?

— Пусть поворачивают, — улыбнулся Баранов. — Там их два эскадрона встретят с тачанками.