— Цель этого распоряжения — занятие испанских Нидерландов при содействии Голландии, — сказал полковник.

— Ты рассуждаешь, как главнокомандующий... кем и будешь, если нам посчастливится, — медленно произнёс Гастон. — Потому одному тебе я и передам задуманный мною план. Его не знают ни дом Грело, ни Рюскадор: явное доказательство, что я не болтливая сорока, как распустили про меня слух. Твои братья не будут на меня сетовать за то, что я избираю тебя единственным моим поверенным в этом важном деле. План кампании должен быть известен лишь тому, кто его составил, и тому, кто распоряжается его исполнением. Это военное правило достойно великого Густава-Адольфа[8]. Не правда ли господа?

Анри, Урбен и Поликсен поклонились в знак согласия, но дом Грело не мог сдержать жеста досады.

Взяв за руку графа Робера, принц отвёл его в сторону и стал с ним тихо говорить.

— Ненавистный министр моего брата, — сказать Гастон, — постоянно старается привлечь меня на свою сторону и потому едва успевает принять решение насчёт войны, как даёт мне о том знать. Он надеется меня задобрить приманкой, что не сегодня, так завтра мне предложено будет начальство над действующими войсками в качестве генералиссимуса. В этих видах его посланный, отец Жозеф, сообщает мне следующее: маршал Шатильон с главным корпусом быстро направится на Намюр, этот ключ испанских Нидерландов, тогда как одна дивизия будет угрожать Брюсселю, чтобы обмануть кардинала-инфанта. В число полков, назначенных для этой диверсии, включён и твой, Робер. Через несколько часов в Понтуаз придёт приказ выступить немедленно и форсированным маршем догнать гарнизоны Санлиса, Компьеня и Мондидье и вместе с ними примкнуть к гарнизону Рокруа.

— Понимаю! — вскричал граф.

— Выслушай меня до конца. Уверен ли ты в преданности своих солдат?

— Все до последнего дадут изрубить себя на куски за меня и за Анри.

— Хорошо же. При переходах в окрестностях Брюсселя ты найдёшь способ, как одному из твоих братьев тайно проникнуть в город. Там он покажет королеве-матери и герцогине этот перстень, условный знак, понятный только им одним и равносильный приказанию вполне довериться тебе и твоим посланникам.

— Кажется, я угадал мысль вашего высочества. Мы похитим королеву Марию Медичи и герцогиню Маргариту Лотарингскую у испанцев, которые под предлогом охраны станут держать их как заложниц, когда будет объявлена война. Но достаточно ли одного моего полка, чтобы прикрыть их возвращение в Париж? Если остальная часть дивизии предана Ришелье, го за нами бросятся в погоню, заметив наше отступление.

— Это надо сделать среди ночи, — ответил Гастон. — Иди прямо на Рокруа, где командует мой кузен де Суассон, которого ты предупредишь заранее и который столь же ненавидит Красного Рака, сколь он предан торжеству лилий. Со своим обсервационным корпусом он примкнёт к твоему полку и таким образом составится почётное войско, под прикрытием которого королева-мать въедет в Париж. Вы будете уже здесь прежде, чем проклятый министр успеет вызвать один батальон с берегов Рейна или из Ломбардии, а мой шурин, герцог Карл Лотарингский, вскоре присоединится к вам со своими неустрашимыми партизанами.

— Ваше высочество никогда удачнее не составляли плана.

— Тогда, — продолжал герцог Орлеанский воодушевляясь, — я прямо пойду во дворец ненавистного кардинала и захвачу его.

— А если он будет сопротивляться, ваше высочество?

— Надеюсь что будет, — ответил Гастон с выражением жестокости, которую трудно было подозревать в его слащаво-добродушной наружности. — Поликсен! — крикнул принц.

Бозон быстро подошёл к герцогу.

— Если бы тебе доставили удовольствие побыть наедине с красным раком, без опасения, конечно, снова отведать палок, что бы ты сделал?

Глаза провансальца засверкали.

— Я позволил бы себе забыть, что рак в числе пастырей католической церкви, как и друг мой, дом Грело, — ответил он с резким сатанинским смехом, — я помнил бы только, что он носил латы при осаде Ла-Рошели... поэтому я одолжил бы ему шпагу, а себе оставил бы кинжал и... чёрт возьми, я проворнее его!

— Когда вам всё удастся, — шепнул Гастон на ухо Роберу, — я позабочусь о том, чтобы моего сокола случайно заперли с его добычей. Впрочем, если и не дойдёт до кровавой расправы, то главное всё же будет сделано, когда тиран попадёт ко мне в плен.

— А Франция, что станется с Францией при этих переворотах? — сказал Робер де Трем и лицо его внезапно омрачилось.

— При управлении, предоставленном мне престарелой королевой-матерью и расслабленным моим братом, Франция насладится благоденствием почётного мира. Разве её не разоряют, разве не льётся потоками кровь? Если мы её не избавим от этого вампира-кардинала, она погибнет.

— Правда, — подтвердил граф, который, подобно многим умнейшим людям своего времени, приписывал Ришелье одно честолюбие, не видя великой цели, к которой он стремился — первенство Франции в Европе.

— Так я могу рассчитывать на вас, полковник?

— Вполне. Рассчитывайте на меня, на мой полк и на моих братьев.

— Сообщите им, что сочтёте нужным. Предоставляю вам распределить их роли в этой трагедии, — заключил принц, принимая свой обычный легкомысленный тон.

Он подозвал дома Грело и Рюскадора и удержал их при себе, тогда как Робер увёл к другому концу аллеи Анри и Урбена. После довольно долгого совещания между тремя братьями старший подошёл опять к принцу.

— С ними всё условлено, ваше высочество, — сказал он. — Но нам представляется ещё одно затруднение.

— Какое, граф?

— Как мы будем переписываться, когда вы будете в Париже, а мы в Брабанте?

— Ах! В самом деле, как быть?! — вскричал Гастон, сильно смущённый. — Из Брюсселя сюда не дойдёт ни одного письма, которое бы зоркие глаза шпионов Красного Рака не просмотрели насквозь.

— Позволит ли ваше высочество мне высказать мысль? — спросил Урбен.

— Конечно! Говори скорее!

— Естественно, что мы будем вести постоянную переписку с нашей сестрой Камиллой, которая живёт в монастыре визитандинок. Итак, вашему высочеству стоит условиться с нами в известном числе некоторых фраз, применимых ко всем случайностям задуманного предприятия, но не имеющих для посторонних другого значения, как простая учтивость. Всем известно, что мы воспитывались вместе с вашим высочеством, а посему, если бы даже и перехватили письма на имя сестры, ничего не может быть подозрительного в нашем желании напомнить о себе нашему высокому покровителю.

— Отлично придумано! Молодой человек, вы подаёте большие надежды, — сказал Гастон. — Но сестра ваша в монастыре и не может передавать мне этих дружеских поклонов. А мне нельзя навестить её и двух раз без того, чтобы не возбудить подозрение Красного Рака, даже если бы вы на время кампании и возложили на меня заботу о ней... что, впрочем, было бы очень естественно, когда отец её был моим гувернёром.