Мне неуместно говорить на этом собрании. Но даже если бы я имела право голоса, нет смысла указывать собравшимся мужчинам, что я не приемлю насилия. Мы – реликты ушедшей эпохи, те, кто поддерживает идею ненасильственного сопротивления. Молодежь не верит, что кроткие наследуют землю. Они твердят, что бороться надо с оружием в руках, ибо это единственный способ свергнуть белое меньшинство, которое силой удерживает черное большинство в цепях.

Но какой будет свобода, добытая ценой крови? И что потом? Когда мы в гневе отнимем жизни у наших врагов, разве не станем мы теми, против кого сражались, теми, кто был жесток с нами? Если мы однажды познаем вкус победы, разожмут ли наши бойцы кулаки, чтобы жить в мире, или станут искать очередного конфликта? Мне невыносимо думать, что все мы станем убийцами, что белые, что черные, и что нам никогда не смыть кровь с наших рук. Я молюсь, чтобы оказаться неправой.

Молодые заводят песню из тех, которым аккомпанемент – стук барабанов, она заставляет мое сердце биться быстрее. Но как бы я ни хотела петь с ними – я не знаю слов. Может быть, это и значит стареть: ты должна позволить молодым петь их собственные песни.

19 июня 1976 года

Соуэто, Йоханнесбург, Южная Африка

Когда до меня дошли слухи о случившемся в церкви, я решила, что это ошибка. Как бы ни было жестоко белое правительство, в голове не укладывалось, что полицейские могут загнать ищущих спасения детей в церковь, ворваться следом и открыть по ним огонь.

И все же – вот я сижу на скамье в церкви Матери Божьей в Роквилле, самой большой римско-католической церкви Южной Африки, а вокруг меня – свидетельства того, что три дня назад здесь состоялось избиение младенцев. Мраморный алтарь треснул до середины, деревянная статуя Христа раскололась, кирпичи раскрошены. Шесть женщин, стоя на четвереньках, вооруженные ведрами воды и щетками, пытаются оттереть кровь с пола.

Как может правительство апартеида объявлять себя верующими людьми? Как могут они утверждать, что ЮАР – христианская страна, если полицейские здесь способны на убийство в церкви? Кем надо быть, чтобы стрелять в перепуганных детей в доме Господа?

Я надеялась найти здесь ответы, но вместо этого нашла то, в чем нуждалась гораздо больше, – я нашла убежище. Вот почему я медлю под островерхой крышей в струящемся снаружи свете, пытаясь обрести покой в центре военных действий.

Здесь есть на что посмотреть, но больше всего мой взгляд притягивает Черная Мадонна. Прекрасная черная Дева Мария держит черного младенца Христа, над головами у обоих нимбы. Какая удивительная мысль – что Мессия мог быть черным, но это просто сказка. Будь Христос черным, мы, дети Африки, наверное, не страдали бы так, как страдаем.

Я начинаю молиться.

Господи, прошу Тебя, удали от меня ненависть. Гнев есть яд, направленный на себя, и я хочу избавиться от этой заразы.

– Ваш ребенок был среди раненых?

Голос выдергивает меня из молитвы. Мы, сидящие здесь, в основном молчим, обретая утешение в молчаливом чувстве единения. Я поворачиваюсь к заговорившей со мной женщине. Она моложе меня, как и другие собравшиеся здесь матери. Так бывает, если ты одна из тех немногих, кто предпочел получить образование раньше, чем создать семью. Женщина держит на коленях фотографию девочки, на вид – лет двенадцати, и я не могу оторвать от нее глаз.

– Я не знаю, – говорю я. – Мою дочь до сих пор еще не нашли.

– В какой школе она училась?

– Моррис-Исааксон.

– А возраст?

– Семнадцать. – Я стараюсь не показать надежды.

Этой женщине интересно, и она завела разговор, только и всего.

– Как ее зовут?

– Номса Мбали. – Надежда все сильнее, вдруг имя станет ключом, что высвободит новости, которые изольются из уст этой женщины.

Женщина молчит, как будто задумавшись. Наконец качает головой: нет. Я встаю, собираясь уйти, ничего нет удивительного в том, что я не узнала ничего нового, но я и не разочарована, однако женщина вдруг хватает меня за руку:

– Вам надо сходить к моей соседке, Нотандо Ндлову. Ее дочь Фумла – ровесница вашей и ходила в ту же школу. Ее тоже не могут найти. Вдруг Нотандо что-то знает?

20 июня 1976 года

Йовилль, Йоханнесбург, Южная Африка

Через несколько дней после того, как Пит и соседские ребята исчезли из виду в заднем окне машины Эдит, ландшафт моей жизни изменился столь радикально, что я стала в нем чужестранкой.

У меня больше не было ни своей комнаты, ни своей ванной; отныне мы с Эдит делили ее спальню, а также ее кровать. Эдит постаралась освободить в шкафу место для моих пожитков, но это оказалось нелегким делом, поскольку шкафы Эдит трещали по швам от одежды, обуви, сумочек и аксессуаров.

Я ухитрилась занять крошечное, но собственное место – в тайник в основании туалетного столика Эдит я положила мамину тушь. Только это место и было полностью моим – мне не нужно было делить его с Эдит или Кэт.

Эдит решила не пускать меня в школу, “пока пыль не осядет”, а я не стала спорить – мне удалось то, о чем большинство детей только мечтает. Мне не приходило в голову, что поскольку Эдит жила в Йовилле, центральном районе города, в нескольких милях от Боксбурга, я попросту не смогла бы ходить в свою начальную школу, – школу, которую я счастливо посещала и которую воспринимала как нечто само собой разумеющееся последние три с половиной года. В классе у меня были друзья, и знай я, что больше не увижу их и даже не смогу попрощаться, я бы проявила упорство.

Нет школы – нет и занятий после уроков. Со спортом у меня всегда обстояло неважно, так что угрызений совести по поводу того, что я могу подвести какую-нибудь спортивную команду, я не чувствовала. А вот возможность ходить в библиотеку я очень ценила, и розовый абонемент был одним из моих самых драгоценных сокровищ. Мысль о том, что отныне мне недоступна библиотека, где я могла часами рыться на полках, вгоняла меня в тоску.

А еще книги всегда помогали мне понять, как устроен мир, и давали ответы, когда я нуждалась в них.

– Эдит?

– М-м?

– А ты не могла бы отвести меня в библиотеку? Ну пожалуйста!

– В библиотеку? Но здесь же полно книг. – Эдит повела рукой в направлении полок, где теснились ее туристические книжки.

Я не знала, как сказать ей, что эти книги могут мне пригодиться, только если я соберусь в кругосветное путешествие, но я оказалась в новой реальности, без родителей, и отчаянно нуждалась в чем-то, за что можно ухватиться.

– Вообще-то я не люблю книжки с картинками, – сказала я вместо этого.

– Книжки с картинками? – У Эдит сделался оскорбленный вид. – Это не книжки с картинками. Это путеводители, составленные лучшими писателями-путешественниками и фотографами в мире.