Прибыв в Брест 3 (16) декабря, на следующий день после подписания перемирия, представители Рады прояснили позицию УHP: Украина не признаёт право большевиков на заключение мирного договора от имени всей России. Для представителей Четверного союза это был сюрприз, они боялись вмешательства в переговоры ещё одного неизвестного субъекта, рассчитывая, что большевики быстро согласятся на мир на немецких условиях. Как будет вести себя Рада? Соответственно, они обусловили признание Украины получением документов нового государства. Таким образом, теперь участие Рады в переговорах зависело от Четверного союза. Поскольку вовлечение Рады было им выгодно, оно было неизбежно. Первоначально немцы обусловили признание правительства Украины соответствующим решением Советского правительства, но, разобравшись в отношениях Совнаркома и Рады, уже не считались с советскими возражениями.

9 (22) декабря 1917 г. начались мирные переговоры между Россией и державами Четверного союза в Брест-Литовске. От них зависела судьба Украины, в том числе судьба гуляйпольских жителей, судьба Махно.

Большевики приняли тактику затягивания переговоров в ожидании мировой революции. В первые дни переговоров «революционная дипломатия» ещё давала большевикам шанс «сохранить лицо», обусловив территориальные потери демократическими принципами. Они выступили за самоопределение народов. Это вызвало известное замешательство в среде дипломатов Четверного союза. С одной стороны, Австро-Венгрия не собиралась соглашаться с самоопределением своих народов. С другой, самоопределение народов без разъяснения его механизма — значило для России де факто отдать под протекторат Германии Польшу, Литву и Курляндию и закрыть вопрос с войной, что давало возможность позднее по-своему трактовать условия мира. Вопрос об Украине ещё не стоял, а на южном фланге фронта Австро-Венгрия ничего не требовала от России, кроме мира и торговли (так как остро нуждалась в продовольствии).

К началу переговоров у немцев уже была радиограмма Рады о том, что Украина признает результаты мирного договора только при условии, если её делегация будет участвовать в переговорах самостоятельно[108], так что любая линия советских представителей должна была учитывать, что Украина участвует в решении вопроса о мире.

В сложившихся условиях никто не хотел ковать железо, пока горячо. Лидеры Советской России ещё не осознали, какая опасность исходит от возможного возобновления германского наступления в условиях разложения армии (даже Ленин придёт к выводу о невозможности сопротивляться во второй половине декабря, между всеармейским съездом по демобилизации 17 декабря и возвращением из отпуска 28 декабря)[109], и выступали с позиции силы. Немецкий генерал Гофман 17 (30) декабря даже с возмущением прокомментировал, что «русская делегация заговорила так, будто она представляет собой победителя, вошедшего в нашу страну»[110]. Советские представители понимали, что Германия остро заинтересована в мире и считали, что одно это защищает советские позиции.

Нельзя сказать, что эти расчёты были совсем уж неверными. Так, 22 декабря (4 января), в ожидании советской делегации министр иностранных дел Австро-Венгрии О. Чернин писал: «Нет сомнения, что если русские решительно прервут переговоры, положение станет тягостным»[111]. Когда Троцкий прибыл в Брест, немцев (здесь и далее под словом «немцы» мы будем понимать и союзников Германии) охватило бурное веселье, сменившее тягостное напряжённое ожидание.

Однако, пока большевики вели свою мировую игру, апеллируя к уставшим от войны народам, упрекая Антанту за то, что она не желает присоединиться к переговорам, 18 (31) декабря 1917 г. в Брест прибыла делегация Центральной рады.

* * *

И после 25 декабря отношения Совнаркома и Центральной рады ещё не были разорваны, и стороны активно торговались по поводу поставок хлеба в Великороссию и на фронт за рубли. Одновременно рассматривается вопрос о включении представителей Рады в российскую делегацию на мирных переговорах в Бресте[112]. Происходили отдельные столкновения сторонников Советской власти и Центральной рады в городах на востоке. На время переговоров в Бресте можно было отложить разногласия, что было важно для сохранения обоих режимов.

С правовой точки зрения претензия Рады на самостоятельное участие в Брестских переговорах, но без провозглашения независимости, была по-своему логична. Центральная рада настаивала, что нет легитимного правительства, признанного всей Россией. В ноте Рады, оглашённой 28 декабря, говорилось: «Мир от имени всей России может быть заключён только тем правительством (правительством притом федеральным), которое будет признано всеми республиками всех областей России либо их объединенным представительством»[113]. Раз легитимное правительство всей России до Учредительного собрания не возникло, Рада имела право считать Совнарком в Петрограде лишь одной из властей, возникших на территории России. А значит, у Рады столько же прав участвовать в переговорах, сколько у Совнаркома.

28 декабря Троцкий был вынужден признать Украину в качестве полноправного участника переговоров.

Этот шаг часто оценивается как чистая ошибка, «зевок» в дипломатической игре. Однако важно учитывать, что Троцкий в своём признании не отождествил Украинскую республику и Центральную раду, так как «Украинская республика находится сейчас именно в процессе своего самоопределения». Историк И. Михутина считает, что это давало Троцкому возможность «отложить вопрос о субъектности Украинской республики, её правительства и дипломатических эмиссаров», «но глава советской делегации по собственной воле, никем и ничем не вынужденный, отказался от такой возможности…»[114] Этот упрёк не справедлив. Во-первых, Троцкий как раз отложил вопрос о субъектности Украины (чем потом пользовалась советская сторона). Во-вторых, решать вопрос о статусе украинского правительства и его представителей было не во власти Троцкого. Он не мог выдворить правительство Центральной рады из Киева, а его представителей — из Бреста. Троцкий видел несколько дальше собственного носа и понимал, что если немцы хотят иметь с дело с украинцами, то будут его иметь. А вот проявление «империализма» со стороны российских представителей в Бресте серьёзно затруднит и дело достижения компромисса с Радой (если это возможно), и дело борьбы за Украину, если договориться не удастся. Представитель Рады Голубович настаивал на существовании двух «отдельных самостоятельных делегаций одного и того же русского фронта бывшей Российской империи»[115]. И ничего поделать с этим Троцкий не мог.