— Я ничего не боюсь, я не волнуюсь, только… только… я бы хотела снова очутиться в нашей Сибири с тобою вместе, — печально проговорила девочка, блеснув своими синими глазами.

— Ха-ха-ха-ха! — послышался грубый хохот, и Никс, розовый, нарядный, предстал так неожиданно пред ними, точно вырос из-под земли. — Нежная сцена: братец и сестрица празднуют труса пред началом представления, — насмешливо произнес мальчик и кнутиком, который держал в руке, слегка ударил по плечу Андрюшу.

— Не смей так шутить со мною! — серьезно и спокойно остановил его тот.

— Скажите, что за барин явился! С ним и пошутить нельзя! — пуще расхохотался Никс и еще раз, уже много больнее, прошелся кнутом по спине Андрюши.

— Берегись, или я отниму у тебя твой кнут, — спокойно проговорил Андрюша, хотя голос его дрогнул от затаенного гнева, а черные глаза ярко блеснули.

— Попробуй!

И в третий раз Никс поднял кнут, проговорив скороговоркой:

— Ты должен терпеть от меня все, потому что, не приведи я тебя сюда, ты и твоя глупая подруга должны были бы умереть на улице без куска хлеба!

— Вот потому-то, что ты сделал для нас это, я и не хочу проучить тебя, как ты этого заслуживаешь, и только отниму у тебя твой хлыст, — выходя разом из своего спокойствия, произнес Андрюша.

И, говоря это, он ловко выхватил кнут из рук Никса, сильными движениями руки сломал его на несколько кусков и далеко отбросил от себя.

— А, так вот ты каков! — закричал Никс и со сжатыми кулаками бросился на мальчика.

Но Андрюша ждал этого нападения и приготовился уже к нему. Мальчики схватились врукопашную. Кулаки Никса забарабанили по спине Андрюши. Руки Андрюши стиснули, как клещи, плечи Никса. Но вот Никс незаметно выставил ногу, Андрюша запнулся за нее, не заметив предательского приема своего противника, и пролетел на пол, увлекая за собой врага. Сибирочка бросилась к ним и умоляла опомниться, но никто ее не слушал.

Наконец Никсу удалось схватить за горло своего противника. В глазах Андрюши, ничего подобного не ожидавшего, разом пошли красные круги, и он почти лишился чувств.

Вдруг неожиданно Никс вскрикнул от боли. Над ним очутилась Элла, которая стала награждать мальчика звонкими шлепками.

— Убирайся, гадкая обезьяна! — закричал неистово Никс, вскочил на ноги и бросился на негритянку.

В ту же секунду он был отброшен от нее одним увесистым взмахом ее огромной руки.

— М-м-м, — мычала Элла, — м-м-м! Так! Так! Так!

Слово «так» она выучила недавно и очень гордилась этим.

Никс, не помня себя, завыл не столько от боли, сколько от гнева и обиды.

— Что за шум? Что здесь такое? — неожиданно предстал пред детьми m-r Пьеро с лицом, как и у Андрюши, вымазанным мелом и красками, в каком-то необычайно потешном фраке и в невообразимо широких штанах. Хотя m-r Пьеро был швейцарец, но говорил сносно по-русски и еще лучше бранился на этом языке, когда его ученики не понимали своего учителя. Но как скоро кто-либо выводил его из терпения, он начинал безбожно коверкать русские слова.

За его широкими штанами приютился шестилетний Роберт, который был одет в костюм бэби, или, вернее, спеленат с головы до ног, и напоминал собою куклу, наряженную грудным ребенком.

— Что за шум, что за крики, когда я скоро начинал наш представлений! — рассердился Пьеро. — Андре, что же это? Ты дерешься с Никсом?

— Я не виноват, m-r Пьеро, — произнес, стараясь говорить спокойно, Андрюша, приводя в порядок свой пострадавший во время схватки костюм.

— Нет, ты лжешь! Виноват только ты! Не притворяйся тихоней! — неистовствовал Никс, почти наскакивая снова со сжатыми кулаками на Андрюшу.

— Молшать! — бешено крикнул старый клоун, кидая на взбешенного Никса уничтожающие взгляды. — Я знаю тебя, негодяй!.. Знаю бездельника, задиру и лентяя… Я буду жаловаться на тебя мистеру Биллю. Пускай он выгоняйт тебе. Пускай!..

Старик клоун хотел еще прибавить что-то, но в эту минуту в зрительном зале заиграла музыка, извещая о начале представления.

— Идем, Андре, идем, Роберт, нам нашинать, — проговорил старый клоун и, легко подхватив на руки спеленатого Роберта, у которого оставались на свободе одни только ноги в розовых туфельках, исчез за драпировкой, отделяющей зрительный зал от кулис театра-цирка.

— До свиданья, Сибирочка, я выхожу на сцену, — прошептал Андрюша, взяв за руку свою названую сестру. — Пожелай мне благополучно проделать все, чему меня учил m-r Пьеро! До свиданья, прощай!

— Желаю тебе от души провалиться в тартарары! — со злобным хохотом крикнул ему Никс, но тут же невольно отшатнулся назад, потому что прямо перед ним выросла черная фигура Эллы.

Силачка негритянка весьма грозно показала ему кулак.

В занавеси, завешивающей выход на сцену-арену, была маленькая дырочка. Эта дырочка находилась как раз на высоте человеческого роста. Сибирочка была слишком мала ростом, чтобы дотянуться до нее. Однако бедной девочке очень хотелось посмотреть, хотя бы в дырочку и одним глазом, как ее друг Андрюша станет проделывать свои «штучки» с Пьеро и его внуком. Но вот легкое мычание послышалось за плечами девочки, и не успела она опомниться, как чьи-то сильные руки подхватили ее, подняли на воздух, и Сибирочка почувствовала себя бережно опущенной на чье-то крепкое плечо.

— Элла, это ты! — прошептала она и благодарными глазами взглянула сверху вниз на черное, широко улыбающееся ей лицо негритянки.

— Так! Так! Так! Элла тебя любит, госпожа! М-м-м-м, м-м-м-м! — с самым довольным видом промычала негритянка.

Теперь, прильнув к маленькой дырочке одним глазом, Сибирочка могла великолепно следить за всем, что происходило на сцене.

Андрюша как раз в эту минуту выходил к публике. Важно, со степенным видом прошел он к средине арены, где сидел с невозмутимо спокойным видом m-r Пьеро, который, держа спеленатого Роберта вверх ногами, укачивал его, мурлыча вполголоса колыбельную песню, но настолько громко, что публика отлично слышала каждое слово:

Баю-баюшки-баю,

Я тебя качаю.

Я клоун, ты клоуненок,

Я кот, ты котенок,

Я человек, ты человенок…

— Вы неверно поете. Надо сказать не человенок, а ребенок, — с невозмутимым видом поправил его Андрюша, приблизившись почти вплотную к этой группе.

— А я говорил так: «я человек, ты человенок», и мне нравится, как я говорил, — еще более картавя и ломая язык, проговорил Пьеро, принимая глупый и обиженный вид. — И проходи, пожалюйста, своей дорожка.