— Адриана Фромсет, — сказал я и засмеялся. Смех получился мерзкий.

Я помахал платочком, чтобы хоть немного сбить запах, завернул его и сунул в карман. Потом поднялся наверх и покопался в столе у стены гостиной. Никаких интересных писем, телефонов или пикантных брачных свидетельств там не было. А если и были, я их не нашел.

На глаза мне попался телефон. Он стоял на маленькой тумбочке у камина. Шнур у него был длинный, чтобы мистер Лавери мог спокойно полеживать на диване — сигарета в белых зубах, высокий бокал на столике рядом — и неспешно, в свое удовольствие болтать с очередной подружкой. Этак легко, шутливо, кокетливо, не особенно тонко, но и не совсем уж пошло.

Теперь и этому конец. Я отошел от телефона к выходу, убрал язычок замка на предохранитель, чтобы можно было при нужде войти, и чуть приподняв дверь, нажал на нее, чтобы плотно закрыть. Потом поддался тропинкой на улицу и остановился на солнце, гладя на дом доктора Олмора.

Никто не поднимал крика и не выскакивал из-за дверей. Никто не свистел в полицейские свистки. Вокруг было светло, тихо, покойно. А с чего поднимать панику? Просто Марло обнаружил еще один труп. У него это лихо получается. Скоро ему дадут кличку «Марло — По Трупу В День». И куда бы он ни шел, будут катить за ним передвижной морг.

Такой вот он милый, по-своему интересный человек.

Я пошел к перекрестку, сел в машину, завел ее, развернулся и уехал.

Служитель спортивного клуба вернулся через три минуты, и кивком пригласил меня следовать за ним. Мы поднялись на четвертый этаж, завернули за угол и оказались у приоткрытой двери.

— Налево, сэр. И, пожалуйста, потише. Некоторые члены клуба отдыхают.

Я вошел в библиотеку. За стеклом виднелись книги, на длинном столе в центре лежали журналы, на стене висел подсвеченный портрет основателя. Но люди здесь не читали, а в основном спали. Книжные шкафы поперек разгораживали комнату на небольшие альковы, где стояли удобные мягкие кресла с высокими спинками, а в креслах мирно посапывали аденоидными носами старикашки с багровыми от гипертонии лицами.

Переступая через раскинутые ноги, я пошел налево. Дерас Кингсли сидел в дальнем углу, в последней нише. Спинками к комнате там были поставлены бок о бок два кресла, а над одним из них торчала его крупная темная голова. Я скользнул в свободное кресло и кивнул.

— Говорите потише, — сказал он. — Здесь в послеобеденное время спят. Ну, что случилось? Я нанял вас оберегать меня от неприятностей, а не доставлять новые. Пришлось отложить важную встречу.

— Понимаю, — сказал я и наклонился к нему. От него приятно пахло виски. — Она его застрелила.

Брови у Кингсли подпрыгнули, а на скулах заиграли желваки. Он тихо выдохнул и сжал большой рукой колено.

— Дальше, — голос его звучал тонко, по-ребячьи. Я оглянулся через спинку кресла. Ближайший к нам старикан видел десятый сон, и волосы у него в носу колыхались в так дыханию.

— На звонок у Лавери никто не ответил, — продолжал я. — Дверь была не заперта. Я еще вчера заметил, что у косяка ее заедает. Открыл. В комнате сумрак. На столике два грязных бокала. Полная тишина. Вдруг по лестнице поднимается женщина — худенькая, темная, в перчатках и с пистолетом. Назвалась миссис Фолбрук, хозяйкой. Объяснила, что пришла получить долг за три месяца. У нее свой ключ, она решила посмотреть, все ли в порядке, а пистолет нашла на лестнице. Я его забрал. Из него недавно стреляли, но я об этом ни слова. Она сказала, что Лавери дома нет. Я избавился от нее — разозлил так, что она пулей выскочила на улицу. Может вызвать полицию, но, скорей всего, забегается и все забудет — кроме платы за дом, конечно.

Я умолк. Кингсли сидел, повернув ко мне голову. Челюсти у него были плотно сжаты. Глаза казались больными.

— Потом я спустился вниз. Там явно ночевала женщина. Ночная рубашка, пудра, духи и прочее. Ванная заперта, но дверь удалось открыть. На полу — три гильзы. Две пули ушли в стену, одна в окно. Лавери я обнаружил в душе, голого и мертвого.

— Господи! — прошептал Кингсли. — Вы хотите сказать, что у него была женщина, а утром она пристрелила его в ванной?

— Именно так.

— Потише, — простонал он. — Ну и дела! А почему именно в ванной?

— Вы тоже потише, — сказал я. — А почему бы не в ванной? Назовите место, где человека легче застигнуть врасплох.

— А вы точно знаете, что стреляла женщина? Вы уверены?

— Нет, — сказал я. — Тут ваша правда. Его мог застрелить любой. Достаточно взять маленький пистолет и специально стрелять мимо, чтобы походило на женскую работу. Ванная расположена вниз по склону, окнами на каньон, и выстрелов, скорей всего, никто не слышал. А женщина, скажем, уже ушла, или ее вообще не было — тряпки раскидать недолго. К примеру, его могли убить вы сами.

— Мне-то зачем? — почти заблеял он, крепко сжав руками колени. — Я же не дикарь.

Спорить с таким заявлением не имело смысла.

— У вашей жены есть пистолет?

Он повернул ко мне осунувшееся, несчастное лицо и глухо спросил:

— Господи, вы что, серьезно?

— Так есть или нет?

— Да, есть… маленький… автоматический. — Слова вырывались из горла толчками, со скрипом.

— Вы купили его в наших краях?

— Я… я не покупал. Отобрал у одного пьянчуги на вечеринке в Сан-Франциско. Он им размахивал — считал, что это очень смешно. А назад я ему пистолет не вернул. — Кингсли так крепко сжал ладонью челюсть, что побелели пальцы. — Он был в стельку и, наверное, даже не помнит, где и как его потерял.

— Ловко получается, — сказал я. — А вы бы этот пистолет узнали?

Выпятив челюсть и прикрыв глаза, он задумался. Я снова глянул назад через спинку кресла. Один из престарелых спортсменов так всхрапнул, что чуть не слетел с кресла. Потом он кашлянул. Потом тонкой, усохшей рукой почесал нос, вытащил из кармашка золотые часы, пощурился на циферблат и, убрав их, заснул снова.

Я вынул из кармана пистолет и положил Кингсли на ладонь. Он с жалким видом уставился на него.

— Не знаю, — выдавил он. — Вроде бы, похож. Но я не уверен.

— Там сбоку выбит номер.

— Кто их запоминает, эти номера?

— Хорошо, что не помните, — сказал я. — А то я бы забеспокоился.

Пальцы Кингсли сжались вокруг пистолета, и он положил его на кресло рядом с собой.

— Грязный подонок, — тихо выругался Кингсли. — Он ее к этому вынудил.

— Что-то я не понял, — сказал я. — Сами вы не могли его застрелить потому, что не дикарь. А она, значит, могла?

— Это не одно и то же, — огрызнулся он. — Женщины импульсивнее мужчин.

— А кошки импульсивнее собак.