– Нет, это третий. Первый во-он там, но вы пока не спешите…

– Почему?

Я молча подняла палец, указывая вверх.

– Кого несет опять, ходят тут всякие! – загремело с небес.

– О, она уже не рыдает! – обрадовалась Ирка.

На асфальт с легким стуком посыпался какой-то мелкий мусор.

– Финиковые косточки, – безошибочно определила Ирка и подтолкнула курьера. – Все, уже можно, беги.

Мы проводили взглядами канувшую в первый подъезд фигуру в зеленом.

– Благополучно, – прокомментировала забег подруга. – Мы, наверное, тоже можем идти? Эклерами она швыряться не будет?

– Эклерами не будет, – согласилась я. – Светлана Петровна не настолько ненормальная.

– И все-таки бедный был ее муж, да? – Ирка поежилась. – С такой тираншей жил… Ладно, какое дерево вам подарить? Опять орех?

– Липу давай, – решила я. – Как дядя Вася хотел.

– Перца должно быть совсем немного, дорогая. Нюанс! – Пальцы Любови Игоревны сложились щепотью и медленно прошлись у нее перед носом туда-сюда. – А то что же получается? Старая я, а перечница ты? В твои-то смешные тридцать два!

Ей тут же надо было опротестовать. И следовало начать говорить:

– Ах, ну какая же вы старая, Любовь Игоревна! Вы посмотрите, как вы выглядите…

Следовало. Но она не стала. Они обе знали, что Любови Игоревне через несколько дней семьдесят. Проку от ее кудахтантья не будет никакого. Еще чего доброго, пожилая женщина уличит ее в лести. А этого они обе категорически не терпели.

– Ты пойми, Ларочка… – Любовь Игоревна выключила беговую дорожку, дождалась полной остановки и только тогда сошла с нее. – Мужчины не терпят злых женщин.

– Я не злая. – Она спрыгнула с дорожки ловко и молодо.

– Знаю! – слегка повысила голос ее пожилая подруга. – Но это я знаю. А мужчины, на которых ты рычишь при каждом удобном случае, нет. И именно поэтому ты при своей красоте, уме и положении до сих пор одна. Вот ты знаешь, какая я противная, знаешь?

– Да будет вам, – рассмеялась она.

Любовь Игоревна, с которой они жили в одном подъезде и вот уже три года вместе посещали один и тот же тренажерный зал, была удивительной. Веселой, интересной, современной. Ларисе было с ней интереснее, чем со своими ровесниками. Может, оттого, что ей не хватало матери, которая бросила ее в младенчестве на руки отцу и бабке. Может, оттого, что Любовь Игоревна и в самом деле была ни на кого не похожа. Таких было очень мало. Лариса была в этом уверена.

– Я очень противная, Ларочка. Сварливая, нудная, ленивая. Но!.. – Женщина взяла со скамейки красивое спортивное полотенце, забросила его себе на шею, пригубила воды из бутылочки. – Но об этом знают лишь мой диван и другие предметы моей мебели. Я даже собаку себе не завожу по этой причине.

– По какой? – Лариса в точности повторила все действия своей соседки.

– По той, чтобы она не видела меня такой. И никто чтобы не видел. Ни одна живая душа. Все свое гадкое. – Ее морщинистая рука с идеальным маникюром легла ей на грудь. – Я ношу в себе. И никому не показываю. Это мои отвратительные драгоценности. И чужому глазу не доступные. Они в надежном хранилище: в моей душе.

Они медленно двинулись к раздевалке.

– А ты что делаешь?

– Что?

Лариса схватилась за ручку тяжелой двери, пропустила Любовь Игоревну впереди себя.

– Ты выставляешь напоказ то, что тебе вообще не присуще, – возмутилась та слегка. – Мужчина сделал тебе комплимент, ты фыркаешь. Придержал дверь, чтобы тебя пропустить, ты в ответ хамишь. А уж если нечаянно придержал тебя за локоть, то все! Ты готова писать на него заявление о домогательстве.

Лариса молчала. Почти все из сказанного пожилой женщиной было правдой. Она шарахалась от мужчин. Понимала, что это плохо. Но ничего не могла с собой поделать.

– Меня так воспитали, – нехотя призналась она. – Бабка с отцом боялись, что я пойду в мать и буду такой же распущенной. Вот и… Вышло то, что вышло. Наверное, ничего уже не поменять.

– Ой, да брось! – скривила лицо Любовь Игоревна. – Невозможно поменять только позвоночник. Все остальное сейчас успешно наращивается, пришивается, прививается. И тебе привьем любовь к сильному полу и научим тебя с ним вести себя правильно. Все, я в душ…

Пока они принимали душ, сушили волосы, складывали потные спортивные вещи в сумки, на улице совсем стемнело. И Ларисе пришлось вести Любовь Игоревну до своей машины под руку. Она плохо видела в сумерках.

Усадила ее на пассажирское сиденье рядом с водительским. Принялась обирать мокрые кленовые листья, залепившие стекло.

– Осень, осень, – печально вздохнула Любовь Игоревна. – Не люблю ее. Никакой пышности в этом увядании не вижу, как ни стараюсь услышать классика. Тоска, уныние, гибель… Бр-р-р, отвратительно, сыро, холодно. Как праздновать свой юбилей в такую погоду, ума не приложу?

Юбилей ею было намечено отмечать на даче за городом. Народу должно было собраться много. Как раз по количеству комнат. Места для барбекю и игрищ предостаточно. Кухня-столовая огромная. Это если на случай непогоды. Но туда все равно придется перебираться. Осенью день короток.

– Ты уже решила, что наденешь? – вдруг спросила Любовь Игоревна, промолчав почти всю дорогу.

– Нет, – растерялась Лариса, подавая машину задом в свободный «карман» на стоянке во дворе.

– Я так и знала! – фыркнула соседка и самостоятельно полезла из машины. – Ладно, завтра займемся твоим гардеробом. Ты ведь понимаешь, что один наряд должен быть для улицы, второй для дома. А еще для завтрака. Ты не можешь спуститься к завтраку в своих спортивных трикотажных штанах.

– А в чем же? – заинтересовалась Лариса, забирая их спортивные сумки из багажника.

– Ну… Это должно быть какое-то специальное платье, не домашнее, но и не для улицы. Никакого тонкого трикотажа. Какой-то нежный бархат, в пол. С длинными рукавами и глубоким вырезом. Его можно обрамить кружевом.

– Любовь Игоревна! – фыркнула Лариса и рассмеялась, хватая женщину под руку, сумки она несла в другой руке, тяжесть была невелика. – Мы же не в восемнадцатом веке живем, чтобы я в бархате и кружевах к завтраку спускалась.

– А вот и зря, что не в восемнадцатом, – тяжело вздохнула женщина. – Как бы было романтично…

Они медленно шли к подъезду, старательно огибая лужи, которые морщинил сильный ветер. Разговаривали, строили планы, решили, что списком необходимых закупок займутся завтра. Завтра была суббота.

– Все, дорогая, спокойной ночи. – Любовь Игоревна привычно подставила щеку для поцелуя. – Завтра созвонимся.