Они засиделись в его кабинете допоздна, точнее, до приезда супруги Семена Аркадьевича, Нины Ивановны. Вот, кстати, тоже поразительная штука: едва она вошла, как Александр Борисович вмиг представил себе, какой станет Люба в пожилом возрасте. То есть один к одному! И еще мелькнуло: «Ах ты, старый ловелас! Неужто готов и за мамашей приударить? Да она ж тебе как бабушка!» Нет, ну что говорить, тоже необычайно приятная женщина, разве что постарше, лет ей где-то за пятьдесят, но сохранилась — нет слов. Да, впрочем, и Александр Борисович в свои сорок семь не считал себя старым, разве что к слову, но не больше, нет. Потом они, уже всей семьей, попили чаю с тортом, который привезла Нина Ивановна, зная, что у мужа гость, и никуда не торопились, ибо и сам Турецкий не проявлял озабоченности по поводу позднего времени, да и чай оказался к месту. А после и уехали с Любой, провожаемые ее родителями, которых Александр Борисович, кажется, успел очаровать. Он умел это делать, когда, разумеется, хотел, и чувствовал, как в него вселяется некий шаловливый бес.

Но это все было попутно, словно бы в качестве гарнира к главному блюду, которым, несомненно, оказалась доверительная беседа с писателем. А вот Семену Аркадьевичу он был искренне благодарен за его не менее искреннюю своеобразную исповедь.

Его меткие характеристики, как уже замечено, дали возможность Турецкому отчетливо представить себе и атмосферу в еженедельнике, и некие тайные механизмы, которые двигали изданием. О них как-то не принято говорить вслух, ибо далеко не все спонсоры любят, когда их не просто упоминают, а пробуют публично разобраться в причинах их спонсорства. Понятнее стали и люди, которые входили в редакционную коллегию, то есть отчасти влияли на политику издания, оставляя все-таки последнее слово за его хозяином, — это если выражаться с прямотой римлянина. А истинным хозяином «Секретной почты» был вовсе не Эдгар Амвросиевич, а крупнейший в стране нефтегазовый холдинг; и, следовательно, ни о какой абсолютной независимости еженедельника говорить не приходилось. Правда, миллионной армии читателей этот факт не был известен.

Второй же вывод, который напрашивался сам, заключался в том, что «мочилово», говоря языком братвы, должно было быть санкционированным. Иными словами, если опубликовали статью «Требуется палач» именно в тот момент, когда слухи о назначении Степанцова на пост Председателя Высшего арбитражного суда перешли из стадии досужих сплетен в стадию близкой уже реальности, значит, кому-то срочно потребовалось, выражаясь тем же языком, «опустить» его именно в независимом издании. То есть тут опять та же политика, но поданная так, чтобы никто не смог догадаться, откуда у публикации растут ноги.

Но кто конкретно мог создать этот мало приличный опус? А вот на такой простенький вопрос Семен Аркадьевич внятно ответить не желал. То ли он все-таки побаивался чего-то, то ли действительно не знал. Если боялся, то чего? Ну, могут выгнать из редколлегии. Это был бы чувствительный удар по семейному бюджету. Люба — филолог по образованию, учительница, как говорили в старину, изящной словесности, зарплата у нее — надо понимать, кошкины слезы. Нина Ивановна на пенсии, тоже ясно — все деньги уходят на квартплату и содержание дачи. Сам Семен Аркадьевич, по сути, единственный, кто обеспечивает семью. За участие в редколлегии платят, и неплохо. Постоянно печатают его статьи на различные исторические темы, вызывающие общественный интерес и неоднозначное толкование, — в каком другом издании пошли бы на это?

Значит, было что терять. И обвинять его в умолчании также нелепо. Он уже высказал столько прозрачных намеков, что умному человеку вполне хватило бы для выводов.

А вывод напрашивался вполне определенный. И исходил он из тех подробных характеристик своих коллег, которые выдал Семен Аркадьевич как бы походя.

Ну, начать с того, что текст был напечатан на машинке, — ксерокопию оригинала показал Турецкий, хотя сам Семен Аркадьевич читал материал только в компьютерной распечатке. Эдгар тогда попросил писателя подъехать в редакцию и лично, у себя в кабинете, вручил статью, потребовав сразу прочитать и высказать замечания по существу. Вот тогда же и состоялся не очень лицеприятный разговор о качестве рукописи. Главный внешне внимательно выслушал его; а сам, казалось, думал совершенно о другом, но отметил ряд замечаний по стилю и предупредил, что в публикации заинтересован не он сам, а… Как обычно, в таких случаях Эдгар возводил очи к потолку и делал многозначительное лицо — все уже давно знали эту его манеру. Ну, надо так надо, о чем тогда и спорить? И хотя качество оставляло желать много лучшего и вообще статья походила больше на плохую сплетню, главный редактор уверил писателя, что фактура материала ни у него, ни у… короче, понятно? — никаких сомнений не вызывает. Вот и все, собственно, общение. Видимо, подобные встречи произошли у Хакель-Силича и с другими членами редколлегии, и результат всех этих общений и переговоров — налицо. На материал, кажется, никто из штатных или внештатных сотрудников не обратил серьезного внимания, сочли не очень удачной публикацией, каких, кстати, бывает немало на страницах еженедельника. Читатель, считает главный редактор, обожает интимные подробности про жизнь сильных мира сего, и «Секретная почта» в этом смысле всегда старалась быть задиристой, что, в свою очередь, постоянно сходило ей с рук. Но тут важен другой факт — пишущая машинка! Ну кто, скажите, из современных авторов держит у себя в доме этакого монстра?

Вот он, парадокс времени! Еще вчера такая машинка, особенно электрическая, да с программным обеспечением, представлялась верхом совершенства! Как тот же сотовый телефон, обладать которым мог разве что очень богатый человек, а сейчас каждый первоклассник таскает на поясе персональную мобилу. Но если машинка сохранилась и находится в работе, значит, и характер ее обладателя можно определить с немалой долей достоверности. Кто он? Явно немолодой. Он давно привык к своей машинке и не боится засветиться. Это раньше ни одна пишущая машинка не могла скрыться от всевидящего ока КГБ, где все особенности машинописных шрифтов попросту регистрировались, и найти анонима ничего не стоило. Сейчас — другие дела и иная жизнь. Далее. Фактура статьи определенно указывает на то, что автор и его герой когда-то были хорошо знакомы. В каком качестве и где произошло знакомство — дело истории либо же тщательного расследования, если в этом есть вообще хоть какой-нибудь смысл. И это предположение тоже указывает на то, что автор — человек немолодой, то есть ему где-то около шестидесяти.

Следуя этим соображениям, можно предположить, что знакомство автора и его героя произошло на почве бывшей судебной деятельности Степанцова, и автор мог пострадать в этой связи.

Это соображение Турецкий уже проверял, о чем и сказал Семену Аркадьевичу, на что тот ответил неожиданным аргументом:

— Ну а почему вы решили, что автор должен быть обязательно осужденным? По собственному опыту, скажу вам, уважаемый Александр Борисович, не сочтите мои слова за общее негативное отношение к вашему брату, что у меня, как, наверное, и у многих, кто не стеснялся высказывать свое мнение по разным животрепещущим вопросам, тоже были некоторые недопонимания с правящей системой. И со мной несколько раз «беседовали» — до тех пор, пока мне это дело не надоело. Я не был убежденным диссидентом и воевать с мельницами не собирался, к тому же семья, а она обязывала думать не только о себе. Как раз Любаша родилась, это было в семьдесят втором, а родственников у меня за границей не было и рассчитывать на чью-то помощь я тоже не мог, сами понимаете — не до фрондерства. Смирился, занялся историей Отечества — тема тогда безобидная. Так что я бы на вашем месте подумал, прежде чем произнести окончательный приговор.