И фрау Корвинус без устали болтала о том, что не надо доверять ни одному мужчине, надо держать ухо востро и не выпускать из рук узды. Рената думала только об имени, которое только что слышала; она видела это имя написанным на потолке, на абажуре лампы, на темном окне.

В коридоре послышался раздраженный голос:

— Клотильда!

Фрау Корвинус встала и проговорила, комически подмигивая:

— Это мой супруг.

Расположившийся у двери Ангелус злобно заворчал, когда хозяйка уходила. Он был удивительным знатоком людей.

Рената легла спать, погасила огонь, и опять семь букв огненными знаками затанцевали перед ее глазами. Тем не менее Ренату радовала мысль, что завтра утром она выйдет на свежий морозный воздух и наденет новую кофточку, опушенную мехом. Когда вернулся Вандерер и подошел к ее кровати, она притворилась спящей. Анзельм! Само его имя показалось ей чужим. Рената знала, что он стоит рядом и, улыбаясь, смотрит на нее. Сейчас он поцелует ее, и от его дыхания на нее пахнет запахом сигары… Он улегся, потушил свечу, и снова все стало тихо; только ветер свистал в сухих ветвях.

На следующее утро господин Корвинус просил у Вандерера «аудиенции», в которой выразил ему свои затруднения по поводу того, под каким именем прописать Ренату.

Возвратившись в комнату, где с тревогой ждала его любимая, он рассказал ей, зачем вызывал его господин Корвинус. Потом Анзельм подошел к Ренате, взял ее за руку и серьезно сказал:

— Дорогая, любимая, пора нам наконец поговорить откровенно. Поверь, в наших душах все останется как и было, но внешне нам не следует пренебрегать законами общества. И после свадьбы я все так же буду носить тебя на руках, отстранять от тебя малейшую заботу. Нам даже нет надобности идти к пастору. Я хочу только, чтобы мы смело могли смотреть в глаза обществу… Но что же с тобой, Рената? Я, право, не понимаю тебя.

Рената встала. Смотря в стену, мимо него, она твердо ответила:

— Нет!

Кто знает, быть может, еще вчера слова его нашли бы отклик в душе Ренаты и она, отказавшись от своих прежних мечтаний, дала бы свое согласие.

Удивленный ее суровым отказом, Вандерер еще настойчивее стал ее упрашивать. Возможно, благодаря ее сопротивлению, этот шаг вдруг представился ему важнее всего остального, и он приводил доводы, на которые раньше не решался из чувства деликатности. Рената попросила время на размышление. Она устала от потока слов. Анзельм сел возле нее, растроганный ее бледностью, и стал рассказывать, как неутомимо он будет работать, чтобы разбогатеть; говорил, что обрушившееся на него несчастье послужит лишь для того, чтобы закалить его и развернуть его силы и дарования.

Рената опустила голову и старалась верить ему. Когда Анзельм спросил, любит ли она его еще, она со вздохом прижалась к его плечу и ответила:

— Да.

И, стараясь убедить в этом саму себя, она в приливе откровенности рассказала ему о том, что произошло между нею и Грауманом на вилле. Она говорила таким тоном, как будто извинялась за Граумана. Когда она закончила, Анзельм долго ходил молча по комнате. Рассказ, по-видимому, произвел на него сильное впечатление, по крайней мере в первую минуту. Но так как все обошлось хорошо, то он задумался, какие чувства выразить по этому поводу, и переменил мрачно-задумчивое выражение своего лица на гневное. Рената робко наблюдала за ним и, когда Вандерер проходил мимо, с мольбою взяла его за руку. Он не выдержал роли, улыбнулся и поцеловал ее. Но этого Рената не ожидала. Когда он приблизил к ней свое лицо, она заглянула ему в глаза и увидела в них образ Эльвины.

Вандерер, всегда чувствовавший малейшую перемену в ее настроении, подумал, не следует ли ему сказать ей что-нибудь ободряющее, но ничего не приходило ему в голову. И он сказал, что редактор той газеты, где у него есть знакомства, приходил вместе со Стиве повидаться с ним и принял его очерк. Рената выразила мало участия к этому сообщению, и он пожалел, зачем солгал.

Вскоре город начал удручающе действовать на Ренату. У нее появилась какая-то болезненная чувствительность к суете и шуму, которой раньше она не замечала. Пристальные взгляды мужчин оскорбляли ее; когда кто-нибудь долго шел позади нее, Рената испытывала щемящий душу страх, ускоряла шаги и приходила домой, едва переводя дыхание, бледная от волнения. Особенно ужасное впечатление произвел на нее один случай, долго потом не выходивший из головы.

Однажды в сумерках она гуляла одна близ дворцового парка. Пришла оттепель, и на площади было грязно. Приподняв платье, она осторожно переходила через площадь, больше смотря себе под ноги, чем на проезжающие экипажи. Вдруг показалась элегантная коляска, и так как несколько экипажей, двигавшихся мимо дворца, загораживали ей путь, то кучер придержал лошадей. Рената машинально взглянула в лицо кучеру и вздрогнула. В коляске сидел герцог. Он смотрел на Ренату, будто заранее подготовленный к этой встрече, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Ужаснее всего был для Ренаты взгляд безграничного презрения, который он устремил на нее. Эта сцена продолжалась всего лишь несколько секунд. Рената стояла не двигаясь и растерянно смотрела вслед коляске. Вдруг чья-то сильная рука дернула ее назад, так что она пошатнулась, и в эту минуту другая коляска проехала перед самыми ее глазами. Испуганно оглянувшись, она увидала мужчину, лицо которого показалось ей знакомым. Это был Гудштикер, буквально выдернувший ее из-под колес экипажа и все еще крепко державший девушку за руку. Сначала Рената не узнала его, он же вспомнил ее моментально; у писателя была замечательная память на лица, о чем он незамедлительно сообщил ей. Рената подала ему руку, быстро и смущенно поблагодарила и поспешила уйти. Рука все еще болела, так сильно Гуд-штикер ее схватил. Она быстро шла, опустив глаза, до тех пор, пока не стемнело; ей казалось, что ее преследуют любопытные взоры прохожих, бывших свидетелями сцены с Гудштикером.

Популярный очерк Вандерера был с вежливой запиской возвращен назад. Рената не знала об этом. В то же время он получил известие, что имение на Боденском озере продано и что вырученных средств едва хватило на покрытие долгов. Это было большим разочарованием для Анзельма, надеявшегося получить хоть сколько-нибудь денег. Он скрыл это от Ренаты и даже намеренно обманывал ее относительно своего положения; это было неблагоразумно, и вскоре он был за это наказан. Когда несколько дней спустя Рената случайно нашла одно из писем, имевших отношение к продаже имения, она была охвачена опасениями, от которых у нее закружилась голова. Сухие, деловые фразы нарисовали перед ее мысленным взором нечто непоправимое, угрожающее своими последствиями, и ей показалось, что теперь многое прояснилось. Долго думала она над тем, почему Анзельм в таких важных обстоятельствах не сказал ей правды. Но и на этот раз, как и прежде, она не решилась заговорить об этом с Вандерером, когда тот вернулся домой. Он заметил, что что-то случилось, потому что Рената выглядела рассеянной, даже смущенной. Только после долгих расспросов она объяснила, что с нею. Сознание того, что он многое скрывал от любимой, сделало его неуверенным. Вандерер потратил много слов, чтобы объяснить свое поведение желанием не причинять ей бесполезного огорчения. Он говорил, что все это ничего не значит при его молодости и способностях, что он рад испытать свои силы; то, что удавалось другим, удастся и ему. Устало слушала Рената его объяснения, недоверчиво относясь к его надеждам. Ей больше бы импонировало, если бы он отнесся равнодушно к ее сомнениям. В заключение он обнял ее и стал целовать, как бы говоря этим: теперь опять все по-прежнему. Рената покорно переносила его поцелуи и с огорчением думала: «Он не знает меня».