— Никогда бы не поверил, чтобы вы могли полюбить такого человека, как Вандерер, — произнес Гра-уман с притворным сочувствием.

Рената подняла голову и испытующе посмотрела на Граумана. Он постарался уклониться от ее взгляда, растянул рот в улыбку, причем нижняя губа совершенно исчезла, и продолжал, немного запинаясь:

— Я не хочу этим сказать что-нибудь против него. Наоборот, я считаю, что у него прекрасный характер. Но, боже мой, разве для вас этого достаточно? Вы сами отлично знаете, что нет, но вы слишком горды, чтобы признаться в своих чувствах. Вы хорошо знаете его. Он всегда по слабости характера будет делать то, чего не должен был бы делать ни в каком случае. Это типичный продукт буржуазного вырождения: бесцветный, безжизненный, безвредный, но и бесполезный человек без таланта, без способности наслаждаться, не умеющий защитить свое достоинство. Всякий новый путь заводит его в тупик, каждый человек с сильной волей пугает его. Я знаю, что, говоря так именно теперь, отталкиваю вас.

Рената поднялась и холодно сказала:

— Не понимаю: что вам, собственно, угодно?

— Не понимаете! — воскликнул Грауман с отчаянием, не то искренним, не то комическим. — Поймите же: меня ужасает мысль, что вы на всю жизнь прикованы к такому человеку!

— Прикована! — с презрением повторила Рената. — Никто из нас не прикован, ни я, ни он. Каждый из нас свободен. Мы не были ни в церкви, ни у нотариуса.

«Рената!» — как будто раздался предостерегающий голос. Она упрямо отвернулась и прислонилась лбом к холодному окну. Она не заметила, как безмерно поражен был ее словами Петер Грауман. Все его существо изменилось до неузнаваемости в одно мгновение, как будто цепи упали с его членов. Он встал и, заложив руки за спину, стал ходить по комнате. Вдруг он остановился около Ренаты, отечески взял ее за руку и проговорил:

— Бедное дитя!

Он выпустил руку и пристальным, жадным взглядом посмотрел на молодую девушку.

У Ренаты было такое ощущение, будто она тонет. Руки казались налитыми свинцом, в груди не хватало воздуха. В блестящих карих глазах своего противника она, как при блеске молнии, прочла его мысль: «Вандерер тебя бросил: ты будешь принадлежать мне». А она-то по своей наивности думала, что ее ответ пробудит в любом мужчине такое уважение и восхищение, на какое он только способен. Предчувствие чего-то ужасного и позорного вползало ей в душу.

Начало темнеть, и Рената зажгла лампу. Болезненное чувство стыда не позволило ей поднять рук, чтобы зажечь газовую люстру. Потом она опустила шторы на окнах, и их шуршание немного успокоило ее. Она посмотрела в сад, не видно ли там Винивака, ей хотелось позвать его. Но перед глазами была только синеватая пелена снега. Рената попробовала представить себе, что она одна, но мысли вертелись, как в колесе, вокруг фигуры, которая спокойно, как каменное изваяние, стояла у зеркала, внимательно следя за каждым ее жестом. Спустив шторы, она решилась выйти из этой комнаты и взяла лампу, стоявшую на рояле. Тогда она скорее почувствовала, чем услышала, что Грауман подходит к ней сзади. Ее охватил ужас, от которого, казалось, сейчас разорвется сердце. Рената быстро обернулась, и свет лампы упал на лицо Петера Граумана. Он улыбался. Никогда не могла она забыть этой улыбки сатира. Грауман протянул к ней руку, и в ту же минуту она уронила лампу на пол, не издав ни одного звука. Тотчас же огонь охватил комнату.

Хотя она лежала без сознания, но слышала все, что происходило: слышала крики прибежавших людей, слышала, как выносили ее из комнаты; слышала даже спокойное объяснение, которое Грауман давал происшедшему случаю. Затем сознание совсем покинуло ее.

Когда она очнулась, у ее постели сидел констанц-ский доктор и горничная. Доктор, веселый старик, усердно хлопотал около нее и радовался своему успеху. Первое, о чем спросила Рената, не приносили ли письма. И ей ответили утвердительно.

«Дорогая Рената!

События последних дней так потрясли меня, что не хватало сил написать тебе. Я и сейчас пишу с трудом, потому что должен сообщить тебе самое худшее. Приехав на квартиру моего брата, я застал там страшную суматоху, растерянные лица, судебного следователя, врача. Мое дурное предчувствие сбылось. Брат застрелился ночью. Не буду описывать тебе, какое впечатление все это на меня произвело. Не знаю, что теперь будет. Мы бедны. Я беден, Рената. С сегодняшнего дня я нищий. Брат вложил свое и мое состояния в одно рискованное предприятие, и все погибло. Не думаю, что после уплаты долгов у меня останется больше тысячи гульденов. Дом в Вене, вилла на Боденском озере — все должно пойти с молотка.

Что будет теперь? У меня нет родных, нет, собственно, и друзей, я стою один перед горькой нуждой. Ты не знаешь, что это значит, Рената! И я не знал до сих пор; будущее готовит мне то, что молча выносят миллионы людей. Но ты, ты, Рената! Моя единственная, моя возлюбленная! Хватит ли у тебя сил переносить лишения? Не станешь ли ты раскаиваться? Найдется ли в тебе достаточно веры в меня, чтобы ждать, пока я опять стану на ноги? Мысли об этом терзают меня день и ночь. Для меня было бы гордостью и радостью работать для тебя. Но поддержишь ли ты меня своей верой?

Вот что я намерен теперь делать. Сегодня же я уезжаю в Мюнхен. Там больше шансов найти работу. Тебе тоже придется вернуться в Мюнхен, и если тебе страшно ехать одной, то я приеду за тобой. Напиши мне сейчас же по мюнхенскому адресу. Я знаю, тебе тяжело будет оказаться в этом городе; но мы пробудем там от силы неделю, потом мне предстоит поехать в Берлин. Я тебя спрячу, и никто не узнает, где ты. Твои родители уже уехали. Я не могу больше жить без тебя. Напиши мне, что ты думаешь, не скрывай от меня ни одной мысли; я издали вижу каждую тень, набегающую на твое дорогое лицо. Никогда я не думал, чтобы страсть могла до такой степени поработить все мое существо.

Твой Анзельм».

«Не понимаю, милый Анзельм, зачем ты тратишь столько слов. Само собою разумеется, я сделаю так, как ты желаешь. Я приеду в Мюнхен; если мы пробудем там всего несколько дней, то это ничего не значит. Какое нам дело также до того, что будут говорить люди. Ах, Анзельм, не приходи в уныние от своей бедности! Ты заработаешь денег больше, чем нам нужно. Ты ведь умен и ловок. Меня потрясло самоубийство твоего брата; подобные вещи всегда ужасны, когда случаются с близкими людьми; издали же относишься к ним равнодушно. Мне кажется, я никогда не была бы способна на это; я слишком люблю жизнь. Могу себе представить, каково у тебя на душе. Ах, иногда меня тоже страшит будущее, но вовсе не из-за бедности. Я не могу этого выразить, тем более на бумаге. Завтра я еще не выезжаю, потому что мне надо подготовиться к поездке и потому что завтра пятница. Итак, в субботу с двухчасовым поездом. Мне хочется быть вместе с тобою. Как я беспокоилась, что ты так долго не писал. Горячо целует тебя твоя Рената. Ангелуса я возьму с собой».

С легким сердцем простилась Рената с озером и лесом, с виллой и горами. Как единственное воспоминание о недавно пережитом, лежал у ее ног Ангелус и дремал под стук колес, время от времени пытливо глядя на хозяйку своими умными карими глазами. С каждым поворотом колес в душе Ренаты возрастал страх перед родным городом. Как могла она решиться ехать туда, где за каждым ее шагом будут следить косые, враждебные взгляды, стараясь выудить любую мелочь о ее недавнем прошлом. Она верила, что честное, искреннее слово способно уничтожить всякую тайную и явную враждебность. Она надеялась снова вернуть те симпатии, которые считала утраченными только потому, что ее друзья не понимали руководивших ею чувств.