стало буквально почти все: грязь, бутылки, запах спиртного, запах старой одежды и мебели – и прочее, прочее, прочее. И избегать триггеров было уже невозможно.

И отчим. Сейчас я начала задумываться о нем с позиции уже взрослого человека. И мне было его дико жалко. Он был еще по сути сам ребенком, когда остался с чужой для него девочкой на руках. Я даже не представляю, насколько это сложно. Он мог бы отдать меня в детдом, у него еще вся жизнь была впереди.

Никто не мешал ему снова жениться, завести все-таки семью, может быть, своих детей. Кто знает, вероятно, другая женщина смогла бы пробудить в нем желание жить? Может быть, он не скатился бы и не стал запойным пьяницей. Жил бы спокойной жизнью, как многие его ровесники. Впрочем, угадать, как сложилась бы его жизнь, брось он меня, конечно, невозможно. Но он оставил. И воспитывал. Как мог. Но как же я все-таки ненавижу его за то, что он пил!

Однако мне и стыдно тоже. Он по сути физического вреда мне не причинял, не считая эпизода с брошенной сгоряча табуреткой. Но вот позор, которым он меня покрыл, был куда больнее любого физического удара. Я была изгоем. В то время как мне было необходимо общаться со сверстниками, иметь друзей, быть такой, как все остальные дети.

Порой я мечтала о том, что сейчас выйду на улицу, и ребята во дворе примут меня в компанию, не станут смеяться, сделают своей. Я моделировала в голове диалоги с теми, с кем отчаянно хотела дружить. Я настолько долго об этом размышляла и представляла себе подобные ситуации, что порой они начинали казаться мне вполне реальными. Впрочем, каждый раз приходилось возвращать себя с небес на землю и напоминать, что отчим – наверное, все же невольно – лишил меня такой роскоши. И этого простить не могла.

А ведь он не раз пытался как-то смягчить наши отношения, но я уже не хотела. Лет с одиннадцати – как раз с того пресловутого дня рождения – я просто перестала с ним разговаривать. Я никогда не обращалась к нему. А если он пытался заговорить, отвечала односложно и грубо. Даже карманные деньги я никогда не просила, он оставлял мне их сам. Причем с моим взрослением сумма росла – незначительно, конечно, но он понимал, что подростку нужно больше. Продукты он покупал исправно, а я научилась готовить рано, так что с питанием у меня проблем не было.

А еще его подарок. Я долго плакала, получив в день семнадцатилетия кулон и открытку. Я так и не даровала ему прощения, о котором он осмелился попросить и вообще изодрала письмецо в клочья, чтобы не позволить поднять голову какой-то привязанности из детства. Но украшение-бабочку я забрала, правда, очень давно не ношу. Но кулон лежит в одной из шкатулок, где я храню драгоценности. Правда, в той, где находятся вещички, которые я вряд ли снова надену.

Итого – мне ничего не помогает. Ни беседы, ни лекарства. Мне только очень плохо и гадко – гадко, от самой себя. С чего бы я вообще решила, что могу жить правильно и стать идеалом? Не смогу. Я застряла в страхах и ужасах прошлого. И иногда мне кажется, что прекратить эти страдания можно лишь радикально – моей смертью. Да и заслуживаю ли я вообще жизни? Наверное, нет.

Врач-психопат

Полагаю, мой эксперимент должен получиться. Я нашел двух пациенток, с которыми захотел попробовать реализовать давнюю идею – доводить до ручки двух людей параллельно. С одной из них это будет сделать крайне просто, особенно, после того как ее мать рассказала мне об истории кончины ее отца. Тут я уже придумал тактику.

Со второй будет посложнее, но тем любопытнее. Вообще при выборе жертв среди пациентов я руководствуюсь правилом: самое важное – чтобы никто не узнал. Поэтому нужны люди, которые по той или иной причине не станут никому рассказывать о содержании бесед с психоаналитиком.

Кроме того, это должны быть субъекты, которые не станут интересоваться, а что именно им прописал врач. И значит, они должны безоговорочно доверять врачу, то есть либо быть глупыми, либо кристально честными и правильными – настолько, чтобы считать непозволительным засомневаться в назначенном профессионалом лечении.

А сомневаться стоит. Ведь этим двоим я назначил препараты, которые не только не решают их проблемы, но напротив, обостряют тревожность, усиливают психомоторное возбуждение, не купируют ни галлюцинации в одном случае, ни флешбэки – в другом. Как наивно даже не пробить название препарата в интернете и не посмотреть, что же все-таки назначил добрый доктор.

Понятно, что одна пациентка об этом и не задумывается. А ее мать так глупа, что водить ее за нос вовсе не представляет трудности. А вторую пациентку я доводил до такой кондиции, чтобы ее мысли были заняты совсем другими проблемами, и она даже не задумалась о подобной проверке.

Я уверен в себе и успехе своего очередного проекта.

Марина

Голоса вели себя все более активно. Значит, скоро. Я снова пришла на прием к Андрею Владимировичу. Может, он скажет мне, наконец. У меня уже нет терпения ждать.

– Марина, здравствуй, – поприветствовал меня врач. Я кивнула. Он подсел ко мне поближе и заговорчески сказал:

– Совсем скоро пора.

– Когда? – я несколько оживилась.

– Мне тут рассказали о твоем отце, – многозначительно начал собеседник, и внутри у меня поднялось торжество. Я всегда знала, с его смертью что-то не так. Я уточнила:

– Они рассказали?

– Они, они, – утвердительно кивнул врач. – Его смерть – первая в цепочке, которая приведет к перерождению мира. Второй должна быть твоя, третьей – моя.

– Вот как, – закивала я. Голоса в голове тоже оживились и одобрительно загудели. Значит, он говорит правду.

– Твой отец покончил с собой. Это не было убийство, так было нужно. Теперь должна ты, – заявил Андрей Владимирович. – Готова ли ты исполнить свое предназначение?

– Готова, – я вновь яростно закивала, громкость голосов все нарастала.

– Что ж, тогда нужно назначить дату.

– Скоро годовщина смерти отца, – ляпнула я, – думаю, это не совпадение. Но как мне надо сделать? Как он?

– Прислушивайся, они тебе подскажут, – весело блеснул глазами врач. Я торжественно кивнула. В моей картине мира все встало на свои места. Голоса звучали звонко и ясно, словно бы оркестр сопровождал меня перед главным выходом. Последним выходом.

Надежда

Я пришла на очередной сеанс с чувством тревоги и пугающим предчувствием. С каждым разом я все