– Чем ты занималась до этой поездки? – невозмутимо интересуюсь я, так как не хочу, чтобы между нами снова возникало напряженное молчание. Не после того маленького противостояния, которое развернулось у нас на смотровой площадке.

– Училась в колледже Сан-Диего, – отвечает она. – Третий год на факультете бизнес-менеджмента. – Она гордо задирает нос.

– А потом ты решила провести лето, путешествуя?

После коротко паузы, она кивает:

– Да.

– Просто так?

– Почему бы и нет? – возражает она, пожимая плечами. – Один раз живем. Я хочу повидать столько, сколько смогу.

Это я в состоянии понять. Даже больше, чем она думает.

– Я все лето провожу в Фервуде или же на одной из строек отца или дяди Александра. Путешествия, к сожалению, не предусмотрены.

Если не считать того, что мой старший брат находится в реабилитационной клинике, которую нам с ним нужно оплачивать. Джош слишком горд, чтобы рассказать маме и папе правду и попросить о помощи, к тому же родители вложили практически все сбережения в расширение компании и ремонт маминого цветочного магазина на Мейн-стрит. Поэтому, даже если бы они знали, даже если бы хотели помочь – они мало что могли сделать, как и я с Джошем. Мы должны справиться с этим в одиночку. И у нас все получится.

– Ты близок со своей семьей? – Хейли сжимает в руке несколько цветков, затем проягивает их мне. Лаванду собирала она, а я получил почетное задание нести букет.

– Да. Раньше Джаспер тоже был частью семьи. Он даже присутствовал на каждом воскресном бранче. Это такая наша традиция.

– До того случая.

Стиснув зубы, киваю.

– До того случая, – подтверждаю я, глубоко вдохнув воздух. – Я не могу изменить прошлое. Поверь, если бы мог, то сделал бы это немедленно. Но я не могу.

Хейли неторопливо поднимается. В руках она держит один-единственный цветок лаванды, который, погрузившись в раздумья, вертит между пальцами. Я раньше никому об этом не говорил, но эти слова – правда. Есть столько всего, что я хотел бы изменить, если бы только мог.

Хейли медленно кивает.

– Я верю. Это ничего не меняет, но я тебе верю. – Она отворачивается и приседает на корточки перед ближайшими кустами.

Я знаю, что это ничего не меняет. Ничто из того, что мы говорим или делаем, не может изменить прошлое. Тем не менее с меня словно упал груз, потому что я наконец произнес правду вслух. И потому что Хейли мне верит.

Примерно через час мы отдали большую часть собранного нами урожая владельцам фермы, и теперь Хейли сидит на пассажирском месте. На коленях у нее три маленьких букетика, завязанных разноцветными бантами.

– Что ты собираешься с ними делать? – спрашиваю я, выезжая на дорогу. К этому времени солнце ушло на запад и постепенно, опускаясь все ниже к горизонту, окрашивает небо в красный цвет.

– Один из них для твоей мамы.

Моргнув, я бросаю на нее быстрый взгляд, просто чтобы убедиться, что я правильно ее понял.

– Для моей мамы?

Она кивает, будто это само собой разумеющееся дело.

– Ты же ее совсем не знаешь.

Не считая той вчерашней двухминутной встречи в «Кексиках Лиззи».

– А мне это и не нужно. Ты же сам сказал, что раньше она с удовольствием приезжала сюда с тобой и очень любила цветы. Поэтому я и решила, что букетик ее обрадует.

Вау. Я буквально потерял дар речи. Хейли специально собрала и связала букет для моей матери? Даже я не подумал об этом.

Я откашливаюсь.

– А как же остальные?

Она гладит бледно-лиловые цветы.

– Один для родителей Джаспера. И последний для меня.

Даже если бы у меня было все самообладание на свете, я бы не стал сдерживать улыбку. И хотя на смотровой площадке у нас случилась стычка, и по отношению ко мне она вела себя – не без оснований – сдержанно, не могу противиться возникшей к ней симпатии. Ее восторг по поводу таких мелочей, как прекрасный вид, лавандовая ферма или красное небо, заражает и меня. То, как она заботится о людях вокруг себя, даже если с большинством из них едва знакома, впечатляет. Это при том, что с чужими людьми она кажется еще более сдержанной, чем со мной.

С самой первой нашей встречи у меня сложилось впечатление, что Хейли отличается от людей, которых я знаю. Последние несколько часов однозначно это подтвердили. Я обманывал бы только себя, если бы не признал: она очаровательна. И с того времени, как я в последний раз чувствовал нечто подобное, прошло много времени.

Вернувшись в Фервуд, я еду не прямо к закусочной, а припарковываюсь на главной улице и провожаю Хейли к «Кексикам Лиззи», кафе, где мы пересеклись во второй раз. Нежели это было только вчера?

Мы садимся за столик, недалеко от того места, за которым она делала записи в блокноте. Тогда мне не хотелось ее беспокоить, вырывать из собственного уютного мира, так как сам хорошо знаком с этим состоянием: я частенько убивал время в ожидании мамы и Фила сидя за столиком и рисуя. В отличие от Хейли, у меня не было тетради или альбома, поэтому пришлось использовать салфетки. Те самые, которые сейчас лежат в ящике стола в моей старой комнате. Помятые и немного грязные, но тем не менее драгоценные. Как только у меня появится возможность, хочу сразу же перерисовать эскизы на графическом планшете.

Мне всегда было легко переносить образы из головы на бумагу. Не словами, потому что я всегда был бездарностью в написании школьных сочинений. Отец однажды сказал, что у меня это в крови, работать с эскизами и чертежами, и мне предстоит отличная карьера архитектора. Тогда я был безумно горд. Сегодня предпочитаю не слишком об этом вспоминать.

Прежде чем мы успеваем хоть мельком взглянуть на меню или на черную доску над стойкой, у столика появляется официантка.

– Чего желаете?

– Привет, Шарлотта. Тяжелый день?

Еще в школьные годы она казалась мне болезненной – такой эффект появлялся из-за натуральных белых кудряшек и бледной кожи. Благодаря короткой стрижке это впечатление только усилилось. Кроме того, готов поклясться, что этим летом она не видела даже лучика солнца. И хотя за ее очками можно различить темные круги под глазами, она радостно нам улыбается.

– Все как всегда… за исключением того, что вчера, прям посреди туристического сезона, свалила временная работница, – закатывает она глаза и бормочет себе под нос: – Уехала с бэкпэкером [2], которого едва знает.

Хейли робко улыбается:

– Звучит… авантюрно.

Шарлотта фыркает.

– Ну он якобы – любовь всей ее жизни. Будто за несколько дней можно сильно влюбиться.