счёт идёт на секунды, а смерть дышит в спину. Поверьте, Вы храбрее многих солдат, что я встречал.

И он с пронзительной нежностью поцеловал мою ладонь, прикрыв глаза. Я почувствовала, как предательски защемило сердце, перехватило дыхание. До чего же мучительно стыдно было обманывать этого честного и бесхитростного в своей доброте человека, который, рискуя своим положением, согласился впустить тогда утром нас с поручиком к себе.

– Роман Гавриилович. – Тихо позвала я, заставляя Иванова поднять голову. – Я Ваша должница. За Вашу помощь и вправленную руку…

– Мадемуазель! Вы хотите меня обидеть. – Руку мою доктор так и не выпустил.

– Нет-нет, я всего лишь хочу отблагодарить. Вы же не откажитесь стать моим учеником ненадолго? Я бы хотела рассказать, всё что знаю, всё, что могло бы спасти жизни.

Конечно, про «всё» я загнула. Иначе бы Иванов сам умер от переизбытка запрещённых знаний. Но кое-что о реанимации и непрямом массаже сердце рассказать мне пришлось, а также показать. Доктор оказался старательным учеником, всё схватывал на лету. Но некоторое время потренироваться нам пришлось. Я ежесекундно ловила себя, чтобы не выдать какую-нибудь заумную фразочку, явно не принадлежащую словарному запасу барышни XIX века. Мы так увлеклись, что не заметили, как на улице начало смеркаться. А скоро к особняку подъехала знакомая карета.

Граф бодро спрыгнул со ступеньки, с интересом оглядывая нас с доктором. Иванов при виде хозяина вытянулся по струнке и явно смутился. Будто бы мы тут занимались чем-то неприличным.

– Вера Павловна. – Сергей Александрович изящно мне поклонился. – А Вы, если я не ошибаюсь, Роман Гавриилович?

– Так точно. – Отдал честь доктор.

– Не откажитесь составить нам компанию за ужином? – Граф неожиданно улыбнулся.

– Но… Я… Боюсь, уже надо идти. – Проглатывая половину слов, отвечал Иванов.

– Не дурите, Роман Гавриилович. Вера Павловна, ну помогите же мне!

Под нашим напором доктор был вынужден сдаться, и мы странной компанией, шокировав Аглаю больше положенного, вошли в дом.

Доктор, попервой несколько тушевавшийся, очень скоро влился в наше маленькое общество. Как оказалось, он весьма начитанный и интересный собеседник. За ужином мужчины успели обсудить и поэзию, и политическую обстановку, и даже подорожание хлеба. Я в разговор не лезла, решив, что с меня сегодня хватит сакральных знаний. Но и просто послушать обычные разговоры, про нечто более приземлённое, чем японские куноичи.

Как ни странно, Иванов пришёлся, что называется «к столу» и теперь приезжал в дом к графу каждый день к ужину. Мне нравилось находиться в обществе двух таких замечательных мужчин, которые по отдельности представляли собой молчаливых и сосредоточенных людей, а как только собирались вместе – могли говорить обо всём на свете, делиться своим мнением, не стесняясь ни меня, ни друг друга. Оба оказывали мне небольшие знаки внимания, в меру приличий, но всегда так, чтобы это не заметил другой. Что уж и говорить, это было весьма приятно.

Так дни и потекли приятной чередой. Утром завтрак с графом, днём занятия музыкой и короткие прогулки, вечером ужин в обществе друзей.

Как-то раз Сергей Александрович, явно перебрав с настойкой Аглаи, в сердцах признался нам, что терзало его сердце:

– Осточертело быть рабом Его Величества. – Граф дёрнул подбородком. – Нет, конечно, я верный подданный Александра Павловича, но его просьбы, взамен на несоразмерную плату…

Мы с доктором, конечно, не удержались и начали допытывать, что имеет ввиду Голицын. Точнее, допытывать начала я, а Иванов просто не стал меня останавливать. И граф уступил.

– То, что я расскажу вам, не должно выйти дальше этой комнаты. – Насупившись, изрёк Сергей Александрович. – Клятвенно пообещайте.

Конечно, мы поклялись. Торжественно встав и приложив руку к груди. Роман Гавриилович ещё и присовокупил к этому свою честь офицера. Удовлетворившись таким ответом, граф поведал:

– Возможно, Вы знаете, что скоро отплывают корабли в кругосветную экспедицию. – Мы покивали. Об этом гудел весь Петербург. – Его Величество хочет, чтобы я отправился вместе с Крузенштерном и его командой. Просит быть тайным послом в Японию. Говорит, что давно пора налаживать связь с соседями, да и к тому же нам это чертовски выгодно…

Сердце моё зашлось тупой болью. Я испугалась. Испугалась, что Голицын уедет, что я останусь совсем одна, что… А что, я, собственно, ждала? Что останусь здесь навсегда? Что смогу до конца дней сидеть у камина в гостиной, глядя на то, как сосредоточенный граф читает газету? Нет, Сергей Александрович уедет в кругосветку, а я отправлюсь домой. Всё верно. Отчего же тогда так больно?

И тут я поймала на себе взгляд доктора. Ах да. Моя история с гостившим у меня в имении японцем. Сердце забилось с удвоенной силой, теперь от страха. Я знала, чем должно закончиться посольство в Японию – неудачей. Уже не в первый раз Россия пытается наладить отношения со своими ближайшими соседями. В этот раз, как и в предыдущие, мы снова не сможем найти взаимопонимание. Именно оттого, что мы слишком мало знаем о культуре своих соседей, оттого, что несерьёзно отнеслись к тем вещам, которые для японцев были принципиальны. Если я сейчас расскажу Голицыну свою историю, то буду вынуждена помочь ему советом. Наставить, направить. И это неминуемо отразится на результате его поездки. Я создам временной парадокс. Но вот в чём дело, я и сама так хотела, чтобы в этом изгибе река истории повернула в иную, лучшую сторону!

Открыв Японию сейчас для торговли и культурных сношений, мы поможем друг другу. Возможно, не будет американских кораблей в 1862 году, которые под страхом уничтожения заставят Японию открыть границу, прогнуться под политику Европы. На наших пушных промыслах на Дальнем Востоке перестанут голодать работники, потому что продовольствие из Петербурга везти тяжело и долго. А открыв торговлю с Японией, мы могли поставлять продовольствие в Русскую Америку.

Если я вернусь домой, дело может дойти до суда. Меня выгонят из института, поставят крест на моей профессии, заставят понести наказание за мой длинный язык. Я перестану быть поводом для гордости отца. Вряд ли он вообще сможет назвать меня дочерью после этого.

А если я не вернусь?

– Сергей Александрович, думаю, настало время поведать Вам мою историю. – Я провела ладонью по горлу, будто так смогла согнать ставший там ком.

– Я, наверное, пойду… - Иванов принялся подниматься.

– Нет, Роман Гавриилович, останьтесь. Хочу, чтобы Вы были свидетелем моих слов. – Иванов присел обратно. А я,