— Доброе утро, поручик. Вижу, право, как вам тяжело. А вот и лекарство, — он лихо откупорил пару бутылок и протянул одну офицеру.

Тот жадно присосался к горлышку и, точно упырь, втянул в себя содержимое. И тут же, ничего не говоря, протянул руку за следующей. Но, насытив себя вторым «Калинкиным», он потянулся за третьим.

— Хватит, — повелительно изрек сидящий напротив коротышка и вперил в него холодный взгляд.

— То есть как это? — возмутился Илиади. — А кто вы, собственно, такой, чтобы мне приказывать?

— Ваш кредитор. — С невозмутимым видом он выудил из внутреннего кармана целый ворох мятых листков, вырванных из школьной тетради, и сказал: — Вы должны мне двадцать тысяч. В Ялте я ненадолго, а потому извольте сегодня же вернуть долг.

— Сего-дн… — икнул от удивления поручик, проглотив окончание. — Где же мне их взять?

— Если к вечеру вы не расплатитесь, то завтра утром об этом станет известно вашему полковому начальству.

— Право же, сударь… были бы вы офицером, вы бы поняли, что для меня это катастрофа… мне придется пустить себе пулю в лоб. Но в таком случае и вы ничего не получите.

— Как раз наоборот!.. Поскольку вы холостяк, то вашим духовным наследником по закону станет ваш достопочтенный батюшка — обладатель солидной недвижимости в Ялте. Он унаследует все ваши долги. Ему, насколько я знаю, не составит труда со мной рассчитаться. Так что давайте — стреляйтесь.

— О-о! Вижу, вы времени даром не теряли! Послушайте, как вас… позвольте узнать…

— Уже запамятовали? — усмехнулся кредитор. — Мяличкин Константин Юрьевич.

— Ах да, простите. Так вот, — поручик опустил глаза в пол, пытаясь собраться с мыслями, — я могу, конечно, обратиться к отцу, но, откровенно говоря, я бы этого не хотел. Однако вы не оставляете мне другого выхода.

— Выход, поручик, всегда есть.

— И какой же?

— Вчера вы мне доверительно сообщили, что к вам обратился начальник Ялтинского гарнизона генерал-майор Думбадзе. Он предложил вам участвовать в преступлении — устранить находящегося в Ялте Григория Распутина. И вы согласились. Так?

Илиади покачал головой:

— Я, простите, в тот момент не совсем был в пропорции. И мог нести любую околесицу.

— Видите ли, Анатолий Константинович, тут все намного сложнее, чем вы можете себе представить. Я ведь тоже офицер и служу в Генеральном штабе.

— Вы? — поручик уставился на визави стеклянным взглядом.

— Как вы понимаете, я не могу допустить, чтобы свершилось то злодеяние, о котором вы мне вчера поведали. Именно поэтому мне придется допросить вас официально. А после этого, в целях предупреждения совершения преступления, я ознакомлю с протоколом вашего допроса господина Думбадзе. И я не думаю, что после этой беседы вы останетесь служить под его началом, находясь поблизости от своего папеньки. Однако если вы согласитесь оказать мне одну небольшую услугу, я подчеркиваю — всего одну, я не только забуду о вчерашнем разговоре, но и прощу вам весь долг. Итак, решайте, — Мяличкин щелкнул крышкой карманных часов, — у меня мало времени.

— У вас папирос не найдется?

— Пожалуйста, — он открыл портсигар. — Я служу в отделе контрразведывательных операций. Мы выявляем иностранных лазутчиков, и нам нужны честные патриоты, готовые помогать России. Такие, как вы. — Чиркнув спичкой, он поднес ее к папиросе поручика. — Закуривайте.

Сделав пару затяжек, Илиади спросил:

— И что я должен делать?

— Вы ведь работаете в штабе?

— Да.

— Нужно будет передать от имени Думбадзе одну и ту же шифрованную телеграмму на имя директора Департамента полиции и министра внутренних дел. Вы отдадите ее телеграфисту и скажете, что это указание генерала.

— А что будет со мной потом, когда все выяснится?

— Вам надлежит все отрицать. Однако если у вас все же начнутся неприятности по службе, мы добьемся вашего перевода в другой полк, естественно, на более высокую должность.

Поручик выпустил струю дыма и затушил папиросу в хрустальной пепельнице.

— Ну, хорошо. Я согласен.

— Вот и ладно, вот и договорились, — обрадовался Мяличкин и вынул из ящика стола лист бумаги. — Вам надобно подписать согласие на сотрудничество. Благодаря этой формальности мы сможем помогать вашему продвижению по карьерной лестнице.

Мяличкин подобно гимназическому учителю словесности диктовал текст. Стальное перо скрипело по бумаге, и поручику казалось, будто и оно насмехается над ним. Закончив писать, он поднял глаза.

— Все, — обрадованно выговорил капитан. — Теперь распишитесь и поставьте дату.

— А какое сегодня число?

— Двадцать пятое марта — светлый праздник.

— Надо же, какое совпадение!

— О чем вы?

— По-моему, мы забыли главную строку.

— Да? И какую?

— Сим я отрекаюсь от Господа моего Иисуса Христа, а душу свою отдаю дьяволу и подчиняюсь ему полностью, вечно и навсегда, в чем и расписываюсь кровью.

Мяличкин разразился гомерическим хохотом:

— Полноте, поручик! Вы не доктор Фауст, а я не сатана. Ставьте подпись и забирайте долговые расписки.

Илиади чиркнул пером, сунул в карман тетрадные листки и, поднявшись, шагнул к двери.

— Постойте, — окликнул его капитан. — Завтра в восемь вечера я жду вас здесь. Вы получите текст телеграммы. Извольте не опаздывать.

Офицер кивнул и потянул на себя ручку двери. «Надо же! — спускаясь по ступенькам, подумал он. — Как может резко измениться человеческая жизнь. Еще недавно я беззаботно волочился за дамами и был сам себе генерал. Теперь же я вынужден поступать так, как мне указывают другие. И никому нет дела — нравится мне это или нет. Меня даже никто об этом не спрашивает. А на душе-то противно — будто помоями опоили». «Извольте не опаздывать», — вспомнил он последнюю фразу капитана и покачал головой: «Ишь ты, полкового командира из себя корчит. Ладно, посмотрим, что из этого выйдет, господин Люцифер».

Поручик запустил руку в карман — меди как раз хватало, чтобы добраться до дома. Он окликнул извозчика. Из открытой коляски офицер растерянно смотрел на разукрашенные витрины магазинов и на пеструю толпу радостных и беззаботных людей. Город праздновал Пасху.

В ливадийском храме шла пасхальная литургия. Служили обедню. Их Императорские Величества с августейшими дочерьми внимали «Христос воскресе из мертвых…».

В такие минуты Николаю Александровичу становилось особенно грустно — вспоминался последний спокойный для него 1894 год. Тогда он мог еще просто жить, а не править. Ведь на троне был его отец. Но монарх, которого уважала вся Европа, тяжело болел. Некогда могучий, суровый и властный самодержец превратился в худого и высохшего старика. Приступы почечных колик уложили царя в постель и не давали возможности работать. По совету профессоров его отправили в Ливадию. Предчувствуя скорый конец, Александр III позвал к себе молодого царевича и дрожащими губами проронил: «Будь твердым и справедливым, люби свой народ, почитай Господа. И главное — избегай войны. Война для России — погибель…» Едва с его уст сорвались последние слова, как он впал в забытье. А в четверг, 20 октября, у отца началась агония. Но Император уходил из жизни с достоинством — он пробормотал короткую молитву и простился с матерью: «Я чувствую, что моя жизнь завершается. Будь спокойна. Я готов к смерти». Он смежил веки и положил голову на плечо Императрицы. Казалось, он заснул, и она не сразу заметила, как ее муж перестал дышать. Вскоре залпы военных кораблей, стоявших в Ялтинской бухте, возвестили, что душа Александра III отправилась к небесам.