— А какая разница?

— Сказала бы я тебе, какая разница! — взорвалась Римма. — Тебе что, на свое здоровье ровным счетом наплевать? Да кто сейчас ходит к кому ни попадя? В районной что? Там положено налаживать демографию, они тебя будут сказками до тех пор кормить, пока эта демография не заорет дурным голосом! Вот Ленку нашу сколько мотали, вспомни?! То неровный цикл, то дисфункцию ставили, до тех пор девке мозги в кучку складывали, пока не пришло время этой дисфункции имя подбирать. И что сейчас с Ленкой? — глаза Риммы почти вывалились из орбит. — Муж от цирроза окочурился, на шее двое висят: которого сознательно родила и которого через бесплатную консультацию в качестве бонуса получила. Ты что, к ней в компанию спешишь? — Римма покачала головой, дивясь наивности подруги.

— Ты думаешь, что-то еще можно сделать? — Ксюня застыла, боясь поверить в счастливую развязку безысходных обстоятельств.

— Тут и думать нечего, — уверила Римма. — Почти в восемь от этого барахла избавляются, а ты — в пять! Нужно только знать, к кому обратиться. Эта беда как раз поправима, — махнула рукой она, — а вот то, что тебя с квартирой катанули, — обидно.

— Бог с ней, с квартирой, — съежилась Оксана, — мне бы с этим разобраться, — и она сквозь слезы слабо улыбнулась.

— Беременность повлияла на тебя на редкость дурно, — Римма вытерла руки салфеткой и пододвинула к себе чашку с кофе. — По-моему, ты не только беременная, но и больная на всю голову стала, — поставила она свой диагноз. Удивленно глядя на подругу, Римма в который раз покачала головой и, округлив и без того огромные глаза, причмокнула уголком рта. — Я тебя последнее время не узнаю, наверное, беременные глупеют, и чем дальше, тем сильнее. Хорошо, что мой пескоструйчик отказывается стать папочкой просто категорически, а то меня ждала бы такая же незавидная участь. Окси, разве можно прощать обиды, а тем более такие?

— У тебя есть идеи? — немного ожив под влиянием своей энергичной подруги, спросила Оксана.

— Есть ли у вас план, мистер Фикс? — таинственно проговорила Римма, и подруги рассмеялись. — Ксю, у меня есть не только план, у меня для тебя отличные новости.

— Что за новости? — Ксюха впервые пододвинула к себе тарелку с пиццей, что не осталось незамеченным ее подругой.

— Мадонна твоего разлюбезного скоро будет рыдать и жалеть, что не умерла в колыбели, и твой гусак Нестеров будет рыдать вместе с ней, — уверенно произнесла она. — Их добропорядочный во всех отношениях сынок Вовочка влип в такую историю, что выбраться из нее самостоятельно не сможет никак.

— Да ты что? — щеки Ксюхи порозовели, а слезы, катившиеся беспрерывно, высохли вмиг. — Расскажи.

— Все гениальное просто, — усмехнулась Римма, и лицо ее засветилось от удовольствия. — Мой пескоструйчик, вняв моим настойчивым увещеваниям, дал распоряжение своим мальчикам отследить, нет ли у ребеночка какой-нибудь тайной страстишки.

— И что? — Ксюха едва сдерживала нетерпение.

— Уже через пару дней мальчики разнюхали, что деточка сходит с ума по бильярду, даже не просто сходит с ума, а ничего, кроме этой забавы, не видит и не слышит. Потусовавшись в кабачке, куда повадился сей дивный отпрыск, всего с неделю, мальчики поняли, что поймать этого чудилу не стоит ни гроша, — хмыкнула Римма, выразительно посмотрев на Бубнову.

— Ну и?

Наконец-то Козлова увидела в глазах подружки заинтересованность.

— Через неделю Вовик сдружился с нашим юным голубоглазым Игоряшей, личной гордостью моего старичка. Этот талантливый юноша настолько быстро сдружился с нашим клиентом, что тот и глазом не успел моргнуть, как стал считать его своим лучшим другом. Знаешь, голубые глазки Игоряши — это страшная сила! — пропела Римма и многозначительно закатила глаза так, что остались видны одни белки.

— И что твой Игоряша придумал? — нетерпеливо перебила Ксюха.

— Игоряша ничего особенного не изобрел, просто на одной ответственной игре, ставка в которой была — ух! — Римма стремительно выдохнула, — он ударил палец кием, да так неловко, что продолжать партию не смог. Нужно было либо платить деньги, либо поставить кого-то вместо себя. Твой Вовочка, видимо, уже стреляный и на деньгах не раз ловленный, но когда просит Игоряша, отказать ему нет никакой возможности, ты уж поверь, — многозначительно мурлыкнула она и скромно потупилась.

— Римм! — поторопила ее Ксюха. — Не тяни!

— Да, в общем, тянуть особо больше и нечего, — закончила та. — Ты же понимаешь, что салажонок продул? Дружба — дружбой, а денежки всегда врозь, это у Игоряши не заржавеет. Свою половину «проигрыша» он отдал, а за наивное дитя природы он расплачиваться не собирался.

— И что теперь? — Ксюха так и замерла, держа обкусанную пиццу в руке и нетерпеливо ожидая продолжения.

— Теперь дурачку либо платить бабки, которых ему взять негде, либо… — Римма сделала томительную паузу.

— Либо? — Ксюха подалась вперед.

— Либо пескоструйчик ему придумает такое дело, за которое у малыша будет небо в клеточку и друзья в полосочку. А при таком раскладе любые маманька с папанькой снимут последнюю рубашку и продадут любую квартирку, лишь бы ненаглядное чадо из беды выручить.

— И когда это случится? — с дрожью в голосе спросила Оксана.

— Максимум через неделю-две, — заверила ее Римма. — А пока этот тетеря Нестеров-младший попал на счетчик, так что не горюй, каждая капля твоих слез отольется этой ненавистной семейке сторицей.

* * *

Потягивая ароматное свежее пиво и крутя в пальцах стебель розы, Шумилин сидел за столиком пиццерии у самого окошка, и поджидал очередную пассию, опаздывавшую «для приличия» уже на добрую четверть часа. На самом деле, инициатором встречи был не он, и, честно сказать, Федор даже и не особенно возражал, если бы навязавшаяся трещотка не появилась в пиццерии вовсе, но правила хорошего тона не позволяли ему уйти раньше, чем истечет срок положенного дипломатического ожидания, и, поглядывая на часы, Шумилин отсчитывал минуты до того мгновения, когда его ожидание будет справедливо вознаграждено полной свободой от взятых на себя неизвестно зачем обязательств. Пиво подходило к концу, и в голове Федора уже промелькнула здравая мысль о том, чтобы прекратить тратить впустую свое драгоценное время, как шип цветка, воткнувшийся в указательный палец руки, напомнил ему о цели визита в заведение.

Уходить с первого свидания, не прождав и получаса, было невежливо, и ни один мужчина не позволил бы себе подобной вольности, но к этому общему правилу Федор себя не относил, и на это существовала весьма веская и понятная всем без исключения причина: он был рыжим, и, как непременное следствие этого, страшно избалованным женским вниманием. Почему рыжим так везет в любви — непонятно, но если за Федором одновременно не бегало трех-четырех писаных красоток, то это могло означать только одно: Шумилин ушел в подполье и не желает, чтобы его кто-то разыскивал.

Веснушчатый, плотно сбитый, не блистающий красотой боровичок, Федор никогда ни за одной девушкой не бегал и не предлагал встретиться больше одного раза. Если после первой попытки он получал отказ, то попросту забывал о предмете своего обожания, проходя мимо удивленной подобной тактикой ухаживания девушки, как мимо пустого места. Перестав обращать на кого-то внимание, Федор настолько отключался от данной личности, что все попытки вернуть неверного ухажера неизменно оканчивались полным провалом. Тонны импортной косметики и тайные иезуитские интриги слабой половины человечества действовали на Шумилина так же, как на слона дробина. Видя, как сокрушаются по недавней несчастной любви его приятели, Шумилин изумленно округлял глаза и чистосердечно выдавал: