Пеллэм бывал несколько раз на играх «Лейкерс», однако отказался от этого, как только узнал, что солидная доля зрителей принадлежит к кинобизнесу и покупает абонементы на сезон только для того, чтобы себя показать и на других посмотреть. Раз так поступает Джек Николсон, и мы должны.

— Если честно, не очень, — признался он.

— А Шакил О'Нил — тоже класс. В нем не меньше десяти футов роста. Я хочу быть таким, как этот ниггер.

Исмаил принялся плясать на асфальте, изображая игру под щитом.

Взглянув на его стоптанные высокие кроссовки, Пеллэм присел на корточки, чтобы завязать болтающиеся шнурки. Смутившись, мальчишка отошел в сторону и завязал шнурки сам. Пеллэм медленно выпрямился.

— Ты прошлый раз начал мне кое-что рассказывать. О том, что ваш дом сожгли банды. Тогда мать отвесила тебе затрещину. Обещаю, я ей ничего не скажу.

Мальчишка удивился. Судя по всему, он начисто забыл про пощечину.

— Я слышал, к пожару имеет какое-то отношение банда Коркорана. Ты про нее ничего не знаешь?

— Откуда ты знаешь Коркорана?

— Я его не знаю. Я как раз пытаюсь его найти.

— Приятель, лучше выбрось это из головы. У него в банде есть настоящие отморозки.

Члены банды, заслужившие привилегированного положения тем, что совершили убийство.

На черном лице отобразился вихрь эмоций.

— Если кто-то заденет этого Коркорана — неважно кто, ниггер, латинос — он всех мочит. Какой-то человек ему не нравится — бах, и его уже нет, ты понимаешь, что я хочу сказать. — Закрыв глаза, Исмаил прижался к прутьям ограды школьного стадиона. — Зачем ты расспрашиваешь меня про этого подонка?

— А где тусуется этот Коркоран? — спросил Пеллэм.

Его уличный жаргон произвел на Исмаила впечатление.

— Приятель, я не знаю, где они ошиваются. — Не отрывая глаз от Пеллэма, он изобразил несколько бросков из-под корзины. — Слушай, у тебя есть папашка?

Пеллэм рассмеялся.

— Отец? Конечно, есть.

Улыбка исчезла с лица мальчишки.

— А у меня нет.

Пеллэм вспомнил, что высокий процент негритянских семей не имеет взрослого мужчины. И тут же устыдился на себя за то, что первой реакцией на слова Исмаила явился этот отрывок из статистических сводок.

— Его застрелили, — равнодушным тоном продолжал мальчишка.

— Исмаил, извини, я не знал.

— Понимаешь, на улице стоят ширялы, да? Торгуют каликами. Мой отец вышел за дверь, и они его просто пришили. Прямо у меня на глазах. Он ничего им не сделал. А они его просто пришили.

Потрясенный Пеллэм покачал головой.

— Нашли тех, кто его убил?

— Кто? «Синицы»?

— «Синицы»?

— Ты что, не знаешь, кто такие «синицы»? Ну ты даешь, приятель. Ну ты даешь! Легавые. Поли-и-ция! — Исмаил рассмеялся, и в его детском смехе прозвучали пугающие взрослые нотки. — «Синицы» ни хрена не делают, ты понимаешь? Папашка мой преставился. А мамашка — она ширяется. Страшно ширяется. А там, куда она попала, — я говорю про приют — этого дерьма навалом, были бы только бабки. В основном, героин. Мамашка сидит на героине. Приходят мужики, накачивают ее по самые уши. Думаю, я туда не вернусь. Пеллэм, а где твоя нора?

Жилой трейлер, в настоящее время поставленный на стоянку. Двухкомнатное бунгало под Лос-Анджелесом, в настоящее время сданное в аренду. Съемная квартира на четвертом этаже в доме без лифта.

— Если честно, у меня нет своего дома, — признался Пеллэм.

— Чума! Если хорошенько присмотреться, мы с тобой совсем одинаковые!

Пеллэм рассмеялся было, но затем решил, что параллели слишком точные, и ему стало не по себе.

Джон Пеллэм, холостой одинокий мужчина, бывший независимый кинорежиссер и специалист по поиску мест для натурных съемок, временами очень тосковал по семейной жизни. Но кончалось все обычно тем, что он со смехом пытался себе представить, как он ходит на родительские собрания в школу.

— Чем ты собираешься заняться? — спросил Пеллэм мальчишку.

— Не знаю, парень. Может быть, соберу свою команду. У нас в округе нет негритянских команд. Устроимся на Тридцать шестой улице. Я уже и название придумал: «Призраки с Тридцать шестой». Ну как, здорово звучит? «Я призрак с Тридцать шестой!» Все будут тащиться. Все будут просто тащиться.

— Ты обедал? — спросил Пеллэм.

— Нет. Я и не завтракал, — с гордостью сообщил Исмаил. — Знаешь, когда сидишь в приюте, приходят разные мужики и начинают тебя щупать и лапать. Приглашают сходить с ними в дальний угол. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Покачав головой, Пеллэм схватил сумку.

— Пошли, я проголодался. Я тут заприметил одно заведение. Кубинское. Перекусим чего-нибудь, ты не возражаешь?

— Здорово! Рис с бобами. И «Ред булл»!

— Пива не будет, — решительно заявил Пеллэм.

Выхватив у него из рук сумку, мальчишка перекинул ее через плечо и согнулся под тяжестью, наверное, равной половине его собственного веса.

— Давай я понесу, — сказал Пеллэм. — Сумка тяжелая.

— Плевое дело. Она ничего не весит.

— Так, вот там.

— Там?

— Нет, дальше. Ага. Вот. Да нет же, я сказал: дальше! Дальше!

Исмаил показывал Пеллэму, где он увидел разгорающийся пожар.

— Сначала я унюхал дым, парень, затем увидел огонь. Вот здесь. А потом громкий хлопок. Ага.

— Хлопок.

— Я побежал в подъезд и закричал: «Спасайтесь, кто может! Пожар!» А моя мамашка начала вопить.

— Ты никого не видел в окно?

— Ну, только ту старушку. Которая живет наверху, на последнем этаже.

— А больше никого?

— Не знаю. Здесь постоянно кто-то шатается. Не знаю.

Пеллэм посмотрел на то, что осталось от двери черного входа. Она была металлическая и запиралась на два массивных замка. Взломать ее было бы нелегко. Приподнявшись на цыпочки, Пеллэм выглянул в окно, гадая, не мог ли пироманьяк просунуть зажигательную бомбу между прутьями. Но нет, решетка была слишком частой, и сквозь нее можно было пропихнуть разве что бутылку из-под пива; бутыль из-под вина ни за что не пролезла бы между прутьями. Значит, поджигателя впустили в подвал.

— Дверь черного входа была заперта?

— Да, ее постоянно проверяют и запирают. Но, черт, здесь вечно кто-то шляется, ты понимаешь, о чем я говорю? Пеллэм, видишь этот закуток? Тут работает наш педик. Он и в рот берет, и все такое. Он тоже ширяется.

Мужчина, торгующий своим телом…

— Значит, через эту дверь к нему ходят его клиенты?