На одной подстанции с Даниловым некоторое время работал доктор Забалуев. Он, не имея слуха, постоянно что-то напевал своим скрипучим баритоном, чем доводил остальных членов бригады буквально до исступления. Прозвище у Забалуева было «Сиреневый туман», по самой любимой песне. У старшего фельдшера Казначеевой поставить в одну бригаду с Забалуевым означало крайнюю степень нерасположения. Месяца постоянной работы с Забалуевым хватало для того, чтобы фельдшер просил перевода на другую подстанцию.

Стопудово, постоянно работать с таким, как Сошников, на одной бригаде желающих было мало. Мало того что зануда, весь мозг по ложечке выест, так еще и карьерист, опасный тем, что всегда перекладывает свою вину на других членов бригады. Не довезли живым до стационара – потому что водитель медленно ехал… Жалобу написали – потому что фельдшер долго в вену не мог попасть, а не потому что лечили неадекватно…

– Значит, так. Прилетаем, делимся на три группы, медсестры остаются на борту, разъезжаемся по стационарам. Транспортом нас обеспечат. Маршрут для каждой двойки я разработаю сразу же, как только оценю ситуацию. На всякий случай напоминаю состав двоек: Шавельский – Жихарев, Данилов – Таболин, Желтухин – Малевич…

Фельдшер Юра Таболин, курносый лобастый живчик, подмигнул Данилову и едва заметно качнул головой в сторону расхаживающего по салону Сошникова, которому надоело проводить инструктаж сидя.

– Напоминаю, что фельдшер является полноправным членом двойки, а не свитой врача. Решения принимайте вдвоем: одна голова хорошо, а две лучше…

На угольной шахте «Попадинская» в городе Семиреченск Кемеровской области около двух часов ночи произошла трагедия: взрыв метана. Увы, на угольных шахтах нередко происходят взрывы этого газа. И почти всегда с жертвами.

В этот раз, как сказал Сошников, в зоне взрыва должно было находиться девяносто пять человек. Очень серьезно. Оперативная группа отряда «Главспас» под руководством Сошникова, состоявшая из четырех врачей, трех фельдшеров и трех медсестер, летела в город Новошахтерск, чтобы осмотреть пострадавших, доставленных в местные клиники, и отобрать тех, кому на месте в должной мере помочь не смогут, чтобы в срочном порядке транспортировать их в Москву.

В перерывах между наставлениями Сошникова сотрудники вяло беседовали на разные отвлеченные темы, коротая время. Можно было бы и поспать, да с Сошниковым долго не поспишь – разбудит.

Фельдшер Малевич, обстоятельный и любящий комфорт, пил чай из прихваченного с собой термоса, время от времени пытаясь угостить им коллег. Они вежливо отказывались, потому что дегтярно-черный чай Малевича по крепости не сильно уступал чифирю. Тот улыбался и говорил:

– Принцип нашей семьи: «Чай должен быть хорошим и крепко заваренным, в противном случае лучше выпить воды!»

– Это хорошо, когда семья с общими принципами, – сказал на это Данилов. – Они сплачивают.

– Истинно так, – подтвердил Малевич и продолжил чаепитие в одиночестве.

Медсестры тихо шушукались о своем. Время от времени в их разговор пытался влезть фельдшер Жихарев, красавчик с замашками Казановы, мнящий себя великим знатоком женской души. Сестры наскоро отшучивались, ласково называя его Витенькой, и продолжали секретничать.

Тогда общительный Жихарев начинал терзать Таболина. Таболин был страстным водителем (когда-то даже в ралли участвовал) и хорошо разбирался в автомобилях, а Жихарев как раз собрался обзавестись железным конем и все никак не мог определиться с деталями – маркой, брать ли автомобиль классом выше, но с пробегом, или же купить новенький, но похуже. Таболин в своих комментариях быстро заходил в такие дебри, что Жихарев, не понимая ровным счетом ничего, просил:

– Юр, ты не грузи, скажи проще: что лучше брать?

– Вот чудак-человек! – удивлялся Таболин. – Я тебе объяснить могу, а выбирать за тебя не собираюсь. Сам решай, что для тебя лучше, а то будешь потом полжизни нудить: «Ох, совсем не то мне Юрка посоветовал».

– Мне бы перспективу понять! – вздыхал Жихарев.

– Она простая, – улыбался Таболин. – Нам – на кладбище, машинам – в металлолом.

– Да ну тебя! – обижался Жихарев.

– И тебя! – парировал Таболин и добавлял: – Я жену меньше выбирал, чем ты машину.

– Так то жена, а то машина, – улыбался Жихарев. – Вот если бы ты спросил у меня, как правильно жену выбирать, я бы не стал полоскать тебе мозги, сказал бы конкретно.

– Не нравится – не спрашивай! А жену я сам выбрал, без советчиков. И ничего – доволен.

Жихарев пересаживался поближе к медсестрам:

– Скучаете без меня, девочки?

Они говорили в ответ какую-нибудь колкую пакость.

Хирурга Шавельского сегодня тянуло поговорить на серьезные темы. В собеседники он выбрал Данилова.

– В Библии сказано: «В лукавую душу не войдет премудрость и не будет обитать в теле, порабощённом греху, ибо Святый Дух премудрости удалится от лукавства, и уклонится от неразумных умствований, и устыдится приближающейся неправды…» (Кн. премудрости Соломона 1:1–5) Вот как понимать слова «лукавая душа»? Лживая, извращающая премудрость в своих интересах, или порочная в более широком смысле?

– Наверное, все-таки в более широком смысле, – подумав, ответил Данилов. – Но не поручусь, слаб я в философии.

– Все мы таковы, – проворчал Шавельский. – В институте шесть лет марксизм-ленинизм изучали, такая галиматья – вспомнить страшно. Вы его не застали уже?

– Нет.

– Ваше счастье! Мне красный диплом (то есть диплом с отличием) испортили сволочи четверкой по научному коммунизму. Представляете? Шесть лет грызть гранит науки, сдавать все исключительно на «отлично», чтобы на самом последнем экзамене получить «хорошо»! И ладно бы на обычном экзамене, с одной «четверкой» красный диплом выдавали, но это же был госэкзамен! Сдавался не одному преподу, а целой комиссии …удаков! С «четверкой» по госэкзамену о «красном» дипломе можно было забыть навсегда.

– Сволочи! – посочувствовал Данилов.

– Еще какие. Я ответил на свой билет полностью, а они стали задавать дополнительные вопросы до тех пор, пока я не засыпался, ошибившись с номером какого-то судьбоносного съезда КПСС, будь он трижды проклят!

Шавельский помолчал, вспоминая, потом улыбнулся.

– А все-таки хорошее время было, радостное. Одно слово – молодость. Сдали мы последний экзамен и сразу же рванули праздновать окончание института в Измайловский парк. Отоварились по полной в гастрономе на Щербаковской – в двадцатом доме, где жил мой однокурсник Славик Волобуев, был знатный гастроном, – и пошли в лес. Лето, солнышко, птицы поют… Красота…

– Подлетаем! Скоро посадка! – объявил Сошников. – Напоминаю…

Его уже никто не слушал, только делали вид.

– Главное, чтобы встретили организованно, – сказал Шавельский, когда очередная песнь Сошникова закончилась. – А то знаю я…