— Алеша быстро обошел свои владения. Когда он злился, нога слушалась еще хуже, ступня мокро шлепала по сырому каменному полу. «Галоша!» — выкрикнул он и с размаху саданул кулаком по деревянной балке. Видно, совсем задразнили мальчугана в школе и во дворе. Разве виноват Алешка, что нога у него такая?

Мальчик поставил на полку принесенный узел, странным образом напоминавший оторванную голову огромного тряпичного зайца.

— Алеша отдышался, потом решительно подступился к своей ноше. Концы платка долго не поддавались. Немудрено — сам намертво завязал. Алеша наклонился к узелку, потянул зубами. Ткань скрипнула, рот наполнился противной оскоминой…

Разумовский так выразительно это произнес, что у меня самого на мгновение нёбо свело судорогой, точно я хватанул кислого яблока.

Очередной кадр показал сутулую спину мальчика.

— Но узел сдался. Алешка зашуршал оберточной бумагой. Интересно, что же у него там?.. —

Разум Аркадьевич словно бы весь изогнулся, чтобы заглянуть Алешке через плечо. И от увиденного оторопел.

— Что… это?.. — севшим до хрипоты голосом произнес Разумовский. — О, господи… Это же… Мама… Это же… Ой, мамочка!.. Алешенька!.. — Разум Аркадьевич взвыл, тонко и переливисто, как по родному мертвецу. От этого бабьего надрыва ледяной пот вызнобил мне спину.

— Ой, что же ты натворил, Алеша-а-а-а!.. Вопль медленно затих, будто лист, упавший в колодец. Разумовский снова говорил обыденным повествовательным тоном:

— Отец ушел из семьи еще до рождения сына. Мать по характеру была вспыльчивая, крикливая. Она не хотела появления Алеши и даже предпринимала попытку избавиться от плода химикатами…

На экране молодая женщина, с обреченным лицом стоящая у окна, глотала что-то из пузырька.

— Родился Алеша недоношенным, вскармливался искусственно, рос болезненным, слабым. Ходить начал после двух лет, разговаривать к трем. В раннем детстве Алеша перенес корь, скарлатину, болезнь Боткина, страдал хроническим отитом…

В постели, укутанный одеялом, лежал ребенок, горло перевязано шарфом, из подмышки торчит градусник. На столике термос, чашка, варенье в вазочке и бутылка с микстурой.

— В возрасте четырех лет у мальчика был обнаружен правосторонний туберкулезный коксит. Три долгих года он лечился в детском туберкулезном санатории. Из-за ограничения подвижности в суставе и укорочения ноги у Алеши развилась хромота, а также деформировался позвоночник…

По светлому больничному коридору мимо кадок с фикусами, опираясь на маленькие костыли, плелся изможденный с бледно-васильковым цветом лица мальчик в пижаме. Нянечки заботливо поддерживали его.

— Когда Алеша вернулся домой, мать уже вышла второй раз замуж и родила дочку — Надюшу. Контуженный на войне отчим злоупотреблял алкоголем, скандалил с матерью. Стало доставаться от него и Алеше…

Всклокоченный мужчина в штанах со спущенными подтяжками, раззявив рот в пьяном крике, занес руку над сжавшимся мальчиком. На полу — опрокинутый стакан и разбитое блюдце. Женщина повисла на муже — удерживает его ладонь от удара, а в углу плачет девочка, прижимает плюшевого медвежонка.

— С опозданием на год Алеша пошел в школу. Учеба давалась ему нелегко. Да и в классе его дразнили. Мальчик тяжело переживал свой физический недостаток, рос замкнутым, часто уединялся, фантазировал, представляя себя сильным, отважным…

На столе раскрытая книга. Яркая иллюстрация: улыбающийся полярник среди ледяных утесов. Мальчик смотрит на героя с надеждой и восхищением.

— Он сам себе придумал кличку — «Разум», произведя ее от фамилии, и мечтал, что его однажды станут так называть и будущие товарищи: «Эй! Э-ге-гей!!! — завопил звонким дискантом Разумовский, точно пытался докричаться до кого-то, идущего другим берегом реки. — Але-е-еш-ка! Ра-а-зум! Айда к нам!»

Разумовский даже не пошевелился, но крик создал отчетливую иллюзию машущей приветственной руки.

— Контузия и алкоголизм отчима все чаще давали о себе знать. Чуть ли не каждый день он жестоко избивал Алешу. Побои не запугивали мальчишку, а наоборот, вызывали чувство сильного озлобления. Иногда он сам был готов броситься с кулаками на отчима!..

В кадре юный Разум Аркадьевич уворачивался из-под ремня. Гневное лицо с ненавистью смотрело на взрослого мучителя. Выставленные вперед кисти были хищно скрючены, словно падающие на зверя орлиные пясти.

— Сверстники постоянно напоминали Алешке Разуму о его хромоте. Особенно старался Валерка Самсонов. Это он придумал позорное матерное прозвище про галошу, подхваченное остальными ребятами. Бывало, соберутся ребята в круг и давай дразнить. А потом — брызг стрижами в разные стороны! И смеются во все горло. — Разумовский разразился хохочущим многоголосием.

Взбешенный Алешка, потрясая сучковатой палкой, ковылял за проворными обидчиками.

— Разве догонишь?.. — посетовал Разумовский. — А ступня, и верно, шлепает как галоша по причинному месту: хлюп, хлоп, шлеп… — Разумовский издал резиновые плюхающие звуки, будто по луже запрыгал мячик.

— В пятом классе Алешка Разум впервые влюбился в одноклассницу Танечку Санжееву. Как умел, пытался он подружиться с девочкой. Провожал домой, дарил цветы и конфеты. Таня стыдилась такого кавалера: — Да не ходи ты за мной! — девичьим легким сопрано прикрикнул на себя Разум Аркадьевич. — Черт хромой! Надоел хуже горькой редьки!..

Маленькая красотка в черном школьном фартучке резко отчитывала сникшего Разумовского, выхватывала свой портфель.

— Таня не просто отвергла Разума, — вздохнул Разумовский. — Она подружилась с главным обидчиком — Валеркой Самсоновым. Больно было Алешке — словами не передать! В мстительных фантазиях он воображал, как истязает, а затем убивает врага и подлую изменницу. Для пущей наглядности он даже рисовал эти сценки.

На листе в клетку в примитивной детской манере были намалеваны расчлененные человечки. Ручки, ножки и головы — одна головка с косичками — были отделены от тел. Чернильные ростки, пучками лезущие из туловищ-«огуречков», очевидно, изображали фонтанчики крови. Над ними стоял палач с кривым ножом — Алешка Разум. Правая нога выписана тщательнее, в условном бедре кляксой нарисован кругляш и стоит стрелка с пояснением: «Здоровый тазобедренный сустав».

— Еще с детства Алешка Разум полюбил подвалы и чердаки. Его умиротворяло их затхлое уединение, полное ненужных, выброшенных из повседневного быта дефектных вещей. Наверняка он и сам себя ощущал такой отставленной вещью.

Сквозь прореху в крыше били тонкие солнечные лучи. Мальчик сидел на продавленном чемодане среди поваленных стульев, мешков с вылезшим, похожим на кишки, тряпьем.

— Подсобные помещения платили Разуму преданной дружбой. Давали приют, укрывали от оскорбителей, учили уму-разуму, дарили подарки. Так, один подвал преподнес Разуму немецкий разделочный ножик с треснувшей буковой рукояткой, а чердак подбросил старый анатомический атлас с яркими фотографиями человеческих органов.