Третья неделя оказалась гораздо лучше предыдущих. В воскресенье приехал домой папа.

В окна с грохотом колотил дождь. Я устроила себе из подушек крепость и забаррикадировалась в ней, прислонившись спиной к дивану и размышляя о содержании потерянных восемнадцати с половиной минут в магнитных пленках Никсона, и тут пульсирующий от дождя свет фар достиг дальней стены комнаты, и во все стороны полетел гравий – это машина въехала на подъездную дорожку. Может, мама куда уезжала, не предупредив меня, и теперь вот вернулась. Но она не должна была оставлять меня одну. И не стала бы.

Дверца автомобиля захлопнулась. Кто-то открыл дверь.

– ПАПА ПРИЕХАЛ! – завопила Чарли в кухне.

Я выбралась из своего убежища. В дверях стояла мама, за ее спиной маячила копна красных волос Чарли.

А затем кто-то промокший до нитки, загорелый, заполнил весь дверной проем. Завидев меня, этот человек улыбнулся. В уголках теплых темных глаз собрались морщинки.

– Привет, Лекси!

Я чуть не разбила себе голову о кофейный столик, стараясь поскорее выбраться из крепости. Я по-прежнему была завернута в одеяло, как в накидку, но это не помешало мне броситься ему на шею и спрятать голову где-то в районе воротника.

– Привет, папа, – пробормотала я.

Он рассмеялся и отодвинул меня от себя:

– Лекс, да я ведь весь мокрый.

– Плевать. – Это прозвучало неотчетливо.

– Я вернулся как только смог, – сказал он, когда я отпустила его. – Знаешь ли, Южная Африка и в самом деле очень далеко отсюда.

Я демонтировала форт из подушек, и на диване снова можно было сидеть. Мы с папой весь день смотрели исторический канал и играли в шахматы, а вечером к нам присоединились мама с Чарли. Чарли играла позади статуи Джорджа Вашингтона в полный рост в переправу через Делавэр.

Когда мы были наедине с папой, он спрашивал меня о школе и чем я занималась в его отсутствие. Он осторожно обращался со словом «друзья», и я была благодарна ему за это. Но все же сказала:

– Они мои друзья, я хочу сказать, действительно друзья. Или же были ими… Надеюсь, мы по-прежнему дружим, если они знают…

– Если они твои настоящие друзья, твое состояние не должно сказываться на их отношении к тебе, Лекси. – Папа прижал меня ближе к своему боку. – От него пахло дождем. – Расскажи мне о них.

И я рассказала ему о клубе. О тройняшках. Об Арте, про то, что он вполне может убить человека, слегка ткнув его в грудь, хотя ведет он себя как истинный плюшевый медвежонок. Рассказала о Джетте и ее французском происхождении. О Такере и его теории заговоров. Я говорила и улыбалась больше, чем за две прошлые недели.

– А что за парень привез тебя домой? – внезапно спросил папа, перебив меня. – Тот, которого ты ударила.

– А ты откуда об этом знаешь?

– Мама рассказала, – улыбнулся он. – Так теперь обращаются с парнями? – Он ткнул меня локтем в бок. Я отпихнула его локоть и получше спряталась под одеяло, стараясь скрыть выступивший на щеках румянец. В последнее время какое-то особенное общение с парнями не стояло у меня на повестке дня.

– Это был всего-навсего Майлз.

– Всего-навсего Майлз?

Я проигнорировала издевку в его голосе.

– Он руководит клубом.

– И все?

– Ну что ты хочешь знать? Он отличник. И ужасно высокий.

Заслышав слово «отличник», папа одобрительно хмыкнул.

– И он знает, кто такой Акамапичтли, – добавила я секунду спустя. – И множество других ацтекских императоров. И Тлалокан.

Одобрительные возгласы папы стали октавой выше.

– И я совершенно уверена, что он говорит по-немецки.

Папа улыбнулся:

– Еще что-нибудь?

Под его взглядом мое лицо опять залило краской. Так, словно мне нравился Майлз. Словно мне хотелось думать о нем. Просто вспоминая о его дурацкой физиономии и голубых глазах, я превращалась в самую большую идиотку на этой планете.

– Нет. – Я покрепче завернулась в одеяло. – Еще он умеет держать удар.

К концу третьей недели мир завертелся как положено. Папа оставался дома, мама была счастлива, а я в понедельник снова пошла в школу. Меня, естественно, тошнило от волнения, но я могла вернуться (с немалым опозданием) к поискам колледжа, наверстать упущенное и снова увидеть своих друзей.

Разумеется, это в том случае, если Майлз им ничего не рассказал. А если рассказал, есть вероятность, что они больше не захотят со мной разговаривать. Но утешая себя, я думала о том, что они пытались связаться со мной. Телефон звонил чаще обычного, а иногда кто-то стучал в дверь, но мама не пускала их. Жалко, что у меня не было мобильного, но даже если бы был, мама все равно забрала бы его у меня.

В воскресенье вечером, идя по заднему коридору – я только что закончила развешивать сорванные фотографии – в гостиную, я услышала, как родители разговаривают в кухне. Разговаривали они обо мне. Я прижалась к стене у дверного проема.

– …это никудышная идея. Мы не можем сделать вид, что все не так плохо, как кажется.

– Я не считаю, что сейчас стоит поступить по-твоему. Лекси девочка ответственная. По всей вероятности, ее что-то беспокоит. Вряд ли она забыла…

От благодарности к папе у меня словно распухла, заболела голова.

– Дэвид, ну что ты в самом деле, – простонала мама. – Откуда тебе знать? Что, если она не смирится с этим? Моя вина, что я не уделила тому случаю достаточно внимания, но… но что, если дело вовсе не в нем? Лекарства – не проблема. Это случилось давно и может случиться опять, а ей становится все хуже.

– И ты хочешь спрятать ее от мира? Действительно считаешь, что так ей будет лучше? Попытаешься убедить ее запереть себя в дурке?

Слово резко прозвенело в воздухе.

– О, Дэвид, ну пожалуйста. – Мамин голос упал до шепота. – Ты же знаешь, что они сейчас не такие, как прежде. Они даже не называются психиатрическими больницами. Центры психического здоровья или как-то так.

Я быстро пошла в гостиную и свернулась клубочком на диване, натянув на себя одеяло. Мне стало гораздо лучше. Мама будто вынула из меня кишки и петлей затянула их вокруг моей шеи. Но пока еще не выбила стул из-под задницы.

Она не может отправить меня в такое место. Она моя мама. Она поступит, как будет лучше для меня, а не постарается избавиться от собственной дочери как можно скорее. И почему ей это вообще пришло в голову? Я не сразу заметила, что на меня смотрят большие голубые глаза.

– Иди ко мне, Чарли. – Я приподнялась на диване и протянула к ней руки. Чарли немного посомневалась, затем, перебежав комнату, устроилась на моих коленях. Я укутала ее одеялом и обняла.