Гоголь писал, чтобы показать внутренний мир таких людей и объяснить, почему они остаются в таком положении, — ответила Наташа.

Никита Петрович, довольный ответом, пригладил свои седые волосы и протянул:

— Удобно жить, когда есть на кого переложить ответственность за собственную жизнь. Такая трактовка была ведь очень удобна советскому союзу.

— Фантазия Раскольникова в чистом виде: существование большого злодея, убийство которого сделает всех на земле счастливыми, — сказал Федор Иннокентьевич.

— А с лишними людьми что не так? Разве Чацкий — не герой?

— Ох, ты Пушкинскую речь Достоевского не знаешь?

— Нет.

— Чацкий и дальнейшая галерея подобных персонажей никакой пользы обществу принести не могли. Постоянно ставя себя выше остальных и считая себя бесконечно благороднее всего своего окружения, они просто остаются непонятными и высокомерными скитальцами. Чацкий — не Гамлет.

— На кого же тогда надежда?

— Татьяна Ларина, князь Мышкин, Алёша Карамазов, Наташа Ростова, Левин…

— Не думаю, что можно приложить их качества к нашему времени. Это было давным давно, с тех пор уже революция прошла. Народа, о котором говорил Достоевский, больше нет. Всё сравнялось Великой революцией, всё выкосилось, всё перемешалось. И всё без Бога. Как нельзя отказать человеку в его индивидуальности, так и нельзя отказать народу в его идентичности. У каждого народа свой путь, форсировать можно, но время развеет заблуждения, чтобы человечество могло ещё ошибаться.

Страхов, жалевший о том, что Наташа стала свидетелем и участником этой безрадостной и бесполезной беседы, поспешил откланяться и увести невесту в более спокойное место. Как он и предполагал, разговор произвел на Наташу сильное впечатление, она еще долгое время с волнением говорила о том, что услышала, и, в конце концов, у нее разболелась голова и закололо внизу живота.

— Тебе нельзя волноваться, — с упреком сказал Страхов, на руках поднимая ее по лестнице в квартиру.

— Не тревожься так, — произнесла Наташа и нежно прикоснулась губами к его щеке, — Все будет хорошо.

Страхов, раскрасневшийся от ходьбы, сжал челюсть и покачал головой. «Упрямая», — подумал он.

— Как назовем? — спросил он, когда принес Наташу домой и уложил на кровать.

— Еще рано об этом думать, — блаженно улыбнулась Наташа, положив обе руки себе на живот.

— Если мальчик, то Павел, — твердо сказал Женя, прикрыв свое рукой ее худые тонкие пальцы.

— Если девочка, то Арина или Ирина, — предложила Наташа.

Страхов замотал головой, выражая свое несогласие.

— Как Зуева? Ни за что! — сказал он и, придвинувшись к животу Наташи, прошептал, — Не волнуйся, я не дам твоей маме так тебя назвать.

— Тогда Марина, Альбина, Зарина, — улыбаясь, проговорила она.

— А ты знаешь имена, которые не заканчиваются на «ина»? — смеясь, спросил Женя, затем приложил ухо к тому месту, где, по его мнению, должен был быть малыш, и сказал, — Она хочет, чтобы ее звали Лилия.

— Лилия? — воскликнула Наташа и залилась звонким хохотом, — Почему именно Лилия?

Женя пожал плечами, поцеловал Наташу в открытый лоб и сказал:

— Я поеду по делам и скоро вернусь. Ты полежи немного и собирайся, нас сегодня мама ждет на ужин.

Страхов отправился к Дине, девушке Вовы, от которой надеялся услышать полезную информацию.

Дине было всего двадцать лет, и она училась на третьем курсе факультета изобразительных искусств. Родители были людьми весьма обеспеченными и поддерживали стремление дочери стать профессиональной и известной художницей. К девятнадцати годам она уже успела организовать несколько выставок своих работ и получить положительные отзывы, а, главное, завязать полезные знакомства с московскими искусствоведами и агентами галерей. Она планировала по окончанию университета уехать в Москву, а потом и за рубеж вместе с Вовой.

С Измайловым они познакомились на самой первой её выставке. Когда Дина увидела его, прекрасно сложенного двухметрового блондина с прозрачно-голубыми глазами, с гладко выбритым лицом и лысой головой, в идеально отглаженной синей рубашке на выпуск и бежевых брюках с ровными стрелками, стоящего в центре просторного выставочного зала, разглядывающего ее картины, услышала его бархатный голос, говорящий ей комплименты, заметила его хитрую заигрывающую улыбку, то тотчас влюбилась и уже не могла думать ни о ком и ни о чем другом, кроме него. Разница в возрасте только повышала её самооценку и была предметом хвастовства на посиделках с подружками, которые встречались с парнями своего возраста.

Страхову же Дина казалась легкомысленной и поверхностной девочкой, не обладающей какими-либо талантом или хотя бы способностями. Единственное, в чем ей нельзя было отказать, так это в природном обаянии.

Он приехал к многоэтажному дому, стоящему на Шевченко, и позвонил в домофон. Дина открыла ему дверь и пригласила пройти, не снимая обуви. По всей квартире были разбросаны вещи, а на полу стояли три больших клетчатых чемодана.

— Я собираюсь в Москву, — пояснила она, самодовольно улыбаясь, — меня утвердили на должность ассистента руководителя галереи. — она сделала паузу, ожидая восхищения и поздравлений, но не дождавшись ничего, раздраженно спросила, — что ты от меня хотел?

— Дина, о чем вы говорили в последний раз с Вовой? — спросил Страхов, включив диктофон.

— Мы поругались и расстались, — объявила Дина с высоко поднятой головой, а затем принялась вынимать из шкафа вещи и складывать их в чемодан.

— Почему ты мне не сказала? — изумился Страхов.

— Потому что мы с тобой не общаемся, — оскорбленно проговорила девушка, не поворачивая головы к собеседнику.

Страхов проигнорировал провоцирующее поведение Дины и продолжил задавать вопросы.

— Почему вы расстались?

— У него появилась другая, — раздраженно фыркнула Дина и, дрожа от злости, пнула ногой стоящий перед ней чемодан.

— Кто? — оторопел Страхов.

— Мне не хочется знать её имя, — гордо произнесла Дина и с силой захлопнула дверцу шкафа.

Страхов почувствовал приближение мигрени и потер лоб.

— Ты знаешь, что он пропал? — спросил он.

— Я в курсе, — раздраженно сообщила Дина и пренебрежительно добавила, — Мать его звонила.

Страхов разочарованно покачал головой и, преодолев желание развернуться и уйти, задал еще один вопрос:

— Как ты думаешь, он был настроен на что-то безумное?

Дина остановилась, внимательно посмотрела на Страхова, вид его показался ей жалким, и по ее губам