Он взял у меня номер и сказал, что позвонит, — пропела Лена и, мечтательно запрокинув голову, принялась расчесывать спутавшиеся на ветру локоны.

— О чем ты думаешь? — с подозрением спросила Наташа, посмотрев на подругу.

— Мне очень легко увлечься, — обреченно вздохнула она и, отложив расческу на полку, присела на пол у дивана, — Стоит лишь допустить мысль, что с ним может состояться свадьба! — восторженно воскликнула она и продолжила спокойнее, — Чем дольше я о нём думаю, тем больше в него влюбляюсь.

— Но ты его совсем не знаешь, — возразила Наташа и от возмущения закрыла руками глаза.

Лена игриво пожала плечами:

— Это не обязательно. На что воображение?

— Постарайся о нём больше не думать, — нахмурив брови, проворчала Наташа и присела на диване.

— Я стараюсь, — задумчиво протянула Лена, глядя куда-то вдаль, — Ты думаешь, что вы с Женей будете жить долго и счастливо?

Наташа изумленно взглянула на сидящую на полу подругу и нехотя ответила:

— Я делаю, что могу, для этого. Моя первая любовь была совсем не такая, какая у нас с Женей. Я никогда не думала, что буду выходить замуж вот так.

— В каком смысле? — округлив сапфировые глаза, изумленно воскликнула Лена.

— Моя первая любовь была такая яркая, нервная. Я влюбилась в того парня, когда мне еще не было и двенадцати. Потом пять лет по нему страдала, в конце концов он заметил меня и, видимо, тоже влюбился. У меня сердце из груди готово было выскочить при каждой нашей встрече. Нам вообще было не о чем разговаривать, потому что не могла быть самой собой рядом с ним, но при этом я была на седьмом небе от счастья, просто потому что мечта сбылась. Мечта, которая никогда могла и не сбыться. Яне ела, не спала, в каком-то параллельном мире жила от одного его звонка до другого, от одной нашей встречи до другой.

— Здорово! — воскликнула Лена, всплеснув от удовольствия руками.

Наташа удивленно посмотрела на Лену и продолжила:

— А потом он уехал, и на этом все закончилось. Я только через три года я смогла понять, что всё это время я не была собой, а только отдалялась от себя. То, что казалось мне счастьем и настоящей любовью, на самом деле, было огромным испытанием и стрессом.

— Разве плохо, если человек так влюблен? — огорченно спросила Лена.

— Ты Каренину не читала?

Лена прищурила глаз и, немного подумав, сказала:

— Хочешь сказать, что Женя — это Каренин?

— Нет, — улыбаясь, ответила Наташа, — Я люблю его. Но это совсем другая любовь. Она как… — она замялась, подбирая нужное слово, — как глубокое озеро. А та любовь — это лужа, которая от каждого камешка расплескивается.

Лена долго молча сидела, смотрела то в потолок, то куда-то вдаль через окно, потом вскочила с места и, отмахнувшись, взвизгнула:

— Вы просто старые стали, — и залилась хохотом.

— Может, взрослые? — сказала Наташа и тоже рассмеялась.

— Я выйду замуж только за того, от чьего вида у меня мурашки по коже побегут, — твердо заявила Лена и плюхнулась на диван.

— Сегодня среда? — вдруг спотхватившись, спросила Наташа.

— Да, — протянула Лена, откинув голову назад.

— Я обещала Вадиму Юрьевичу помочь проверить курсовые работы, — затараторила Наташа и стала ловко вынимать из своего кожаного рюкзака тетради и складывать в него зарядки и наушники, — Если Женя приедет раньше меня, скажи, что я вышла в магазин.

— Почему нельзя сказать ему правду? — недовольно подняв одну бровь, пробормотала Лена.

— Он слишком переживает из-за беременности, ему все кажется опасным, — пояснила Наташа и, осмотрев спальню, побежала в коридор, — Но мы с малышом хорошо себя чувствуем, я поеду. Скоро должна лекция закончится, — сказал она и упорхнула за дверь.

Лена шумно вздохнула и, вытянув ноги вперед, погрузилась в мечты о своей идеальной свадьбе и идеальной жизни.

Наташа застала последние двадцать минут лекции. Вадим Юрьевич заметил вошедшую Смыслову, кивнул ей в знак приветствия, затем поправил очки, потер желтой рукой морщинистый лоб и продолжил:

— Наступила эпоха средневековья. Что же делать, когда мысль общественная такая нестабильная? Константин принимает отличное решение — принять христианскую веру. Она давала духовное спокойствие и перечень правил, по которым нужно жить, возможность вешать ярлыки и оценивать людей, а самое главное — утверждало божественную природу правителя. В таких понятных правилах растет рыцарство. А где же ему еще расти, как ни здесь, когда понятие чести и доблести такой ясное?

Только теперь у нас полное противоречие между телесным и духовным планом. Тело — табу. А потом еще оказывается, что свод правил не такой уж и понятный, а весьма противоречивый. И как ни пытались схоласты это решить трактовками, ничего не выходило. Конфликт разума и веры, опыта и веры разросся до масштабов катастрофы. Лицемерие монахов в конце концов поднадоело людям.

Фома Аквинский разрешает жить одну часть своей жизни разумом, другую — верой. Получилось, что теперь мы под Богом ходим не всегда, как думали в средневековье, а только иногда. Теперь отношения человека с духовным выглядела так — человек грешит, потом приходит с исповедью к священнику, у которого есть связь с Богом, и тот отпускает грехи. И вот откуда растут ноги Реформации и всей эпохи Возрождения. Протестанты сказали, что нужно трудиться, если твой труд приносит доход, значит, Бог тебя любит, а у священников нет власти отпускать тебе грехи.

И вот когда такой аскетичный христианский мир затрещал по швам, появились мысли и настроения, образовавшие гуманизм и саму эпоху Возрождения. Что она утверждала? Человек прекрасен, человек рожден для того, чтобы быть счастливым. Он должен наслаждаться благами, удовлетворять свое тело. Собственно, на тело человека мы и смотрим с работ титанов. Они хотели построить идеальный мир, поэтому так много утопий писалось в это время.

Но вера в человека, в его природную и божественную сущность сводится на нет. Почему? Все просто, не оправдываются надежды, и вместо того, чтобы поступать так, как поступало бы божественное существо, человек, радуясь своей возможности жить в наслаждении, опускается в пучину страстей. Это приводит к кризису саму идею Ренессанса. Гамлет