— Ты даже не позволяешь мне оправдаться!

Я рассказала ему историю, которую выдумала тут же, с ходу.Иногда концы с концами у меня не сходились, но Олег, я думаю, отнес это за счетмоего нервного состояния и общей бестолковости, которой, по его мнению, я сталастрадать в последнее время. Итак, я ни словом не обмолвилась о сундучке. И отом, что человек, сломавший шею в подвале, был мне хорошо знаком. В моемизложении все выглядело так, как будто я влезла в чужой двор в поисках Горация,что было истинной правдой, а там, возле заброшенного дома, на меня напалнеизвестный злоумышленник с пистолетом. Чего он хотел — ограбить меня илиизнасиловать, — я так и не успела узнать, потому что героический Горацийподоспел вовремя и мощным толчком сбросил злодея в подвал, где тот и сломалсебе шею.

Разумеется, Олег выслушал меня крайне недоверчиво. Не точтобы он не поверил в злоумышленника, думаю, он сомневался, что ленивый Горацийспособен хоть куда-то поспеть вовремя. Но, поскольку пес сидел посреди комнатыс видом победителя, Олег заподозрил неладное.

— Ты что, действительно ходила одна в отдаленный районпарка?

— Я не одна, а с Горацием.

— И что, действительно у того типа был пистолет? —продолжал допытываться Олег.

— Говорят тебе, что был! — я начинала злиться.

— И он правда упал?

— Послушай, кто из нас бестолковый… — начала было я, ноОлег уже направился к двери.

— Ты куда это?

— Иду проверять, что ты там натворила.

— Ты что, с ума сошел? Зачем тебе?

— А если там труп? А если тот тип не убит, а ранен, егоже никто не найдет!

— Ну и пусть! — Я пожала плечами.

— Я должен посмотреть и вызвать милицию!

Уж очень он правильный, наверное, поэтому мы и развелись.Нельзя его никуда пускать.

Я вспомнила, что говорил Еремеев: что он находится наокраине парка, что там заколоченные дома. Определить его местонахождениенетрудно, и после того, как он неожиданно замолчал, его сообщники наверняказаподозрили неладное и уже приехали туда. Надо думать, увидев труп, долго онитам не пробудут: ведь они думают, что я сбежала и вызову милицию, а имсветиться ни к чему. Может быть, действительно вызвать милицию? Но тогдапридется рассказывать милиции про сундучок, а я не могу. Если ВалентинСергеевич придавал ему такое большое значение, значит, в сундучке находитсянечто очень важное. Сначала я должна сама во всем разобраться.

Отговорить Олега от проверки трупа я не смогла, зато здоровосумела потянуть время.

Сначала я долго умывалась, потом заявила, что мне простонеобходимо выпить чашку крепкого кофе, чтобы взбодриться, а потом оказалось,что у меня упадок сил, и мне необходимо съесть легкий завтрак, например,яичницу с ветчиной, два куска хлеба с маслом и сыром и еще одну чашку кофе смолоком и с сахаром. И Гораций тоже перенервничал и проголодался. Словом, черезполтора часа экспедиция в составе Олега, меня и ротвейлера отправилась на дело.О том, чтобы оставить нас дома, не могло быть и речи.

Дырка в заборе никуда не делась, мы осторожно пролезли черезнее и привели Олега к подвальному окошку. На первый взгляд, во дворе ничего неизменилось, только ставня подвального окна была выломана и лежала рядом.Театральным жестом я указала в темноту подвала:

— Он там!

Олег заглянул в подвал и удивился.

— Там никого нет.

— Наверное, он отполз подальше, — неувереннопредположила я.

— Но ты же говорила, что он был мертв!

— Ну, может быть, он собрал последние силы, —продолжала я валять дурочку.

На самом деле я прекрасно поняла, что преступники ужепобывали здесь и увезли своего сообщника, живого или мертвого. Об этом говорилавыломанная ставня — попробуй-ка, вытащить такого плотного типчика черезподвальное окно! Будем надеяться, что они уже убрались подальше.

Но настырный Олег все же полез вниз.

Есть в нем такое: обязательно нужно доводить до конца любоеначатое дело, даже если это глупо. Очевидно, это тоже повлияло на мое решение сним развестись.

— Видимо, у твоего грабителя хватило сил на то, чтобыотползти очень далеко. Тут нет ни его, ни пистолета. Не расстраивайся, —утешил меня Олег, вылезая, — по крайней мере, Гораций не будет чувствоватьсебя убийцей.

Еле-еле уговорила я Олега уйти домой, а сама закрылась навсе замки и открыла записи Валентина Сергеевича.

"Не знаю, кто прочтет мои записки. Я еще не нашелчеловека, которому мог бы полностью доверять и который в то же время был быдостаточно сильным, чтобы не бояться тех, с кем столкнула меня судьба настарости лет.

Пока же я спрячу в надежное место препарат, созданный врезультате нескольких лет напряженного труда, и эти записки, где я вкратцеобъясняю причины некоторых своих поступков, которые стороннему наблюдателюмогли показаться странными и даже морально небезупречными…

Многие годы я возглавлял крупный научно-исследовательскийинститут, занимавшейся некоторыми вопросами биохимии.

Чисто административная работа никогда не была для меняглавной, на первом месте всегда стояла научная деятельность — те работы,которые я проводил с небольшой группой преданных учеников в моей собственнойлаборатории. Я знал, конечно, о существовании в моем институте спецотдела —подобные отделы были раньше в каждом НИИ, это было в порядке вещей, но яникогда не сталкивался вплотную с сотрудниками этого отдела: у меня свояработа, у них — своя, мы существовали как бы в разных измерениях.

Так было до тех пор, пока начальник отдела, некто Г. (он,естественно, не имел никакого отношения к биохимии, и вообще ни к какой науке,а служил в известном ведомстве и, как я узнал позже, дослужился там до весьмавысоких чинов), — пока начальник отдела не пришел ко мне в лабораториюсобственной персоной. Он заявил, что проводимые в лаборатории работы ссегодняшнего дня засекречиваются. Он сам лично будет их курировать и следить застрожайшим соблюдением секретности. Он еще много говорил о государственнойтайне, о гражданском долге и о подписке о неразглашении. У меня его лекция невызвала никаких чувств, кроме возмущения: мне, директору института, ученому,.достаточно известному и в России, и за рубежом, будет диктовать условия работыкакой-то жандарм, человек, не имеющий даже приличного образования… Второе, чторасстроило меня еще сильнее, — это вопрос: кто из моих учеников исотрудников поставил Г, в известность о полученных нами необычных результатах?Я обводил их глазами, вглядывался в их лица — каждого я знал многие годы,некоторых — еще студентами. Каждому я доверял, и вот теперь… Теперь я утратилверу в их порядочность и научную этику. Самое страшное, что сделал подлостькто-то один, а подозревать приходилось всех.