Завидев меня, Ингер распахнула окно и, облокотившись о подоконник, пожелала доброго утра. Ей понравилось, что я побывала на кладбище.

— Там привидения… — сказала я.

На лице у нее появилось знакомое мне выражение, оно появлялось у людей, когда они думали, что я говорю всерьез.

— Там как будто бы носились привидения. Между прочим, в цветах кто-то рылся.

На ее лице отразилось облегчение.

— Должно быть, это косули. Их хотели в прошлом году застрелить, не помнишь? Он был жутко недоволен, Петер Ольсен, когда им не разрешили.

У нее вдруг остановились глаза. Мы переглянулись.

— Ага, — сказала я.

— Ага?

— Неужели же в этом городе никто не способен шевелить мозгами?

— Мне это пришло в голову только что.

— Как, ты говоришь, его зовут? Кто он такой?

— Он сидит в приходском совете, или раньше там сидел, сейчас, по-моему, уже нет.

— Так как его зовут?

— Петер Ольсен.

— У него есть охотничий билет?

— Вот уж чего не знаю.

— А у пастора?

— Да откуда же мне знать? — Придерживая халат у горла, она приготовилась захлопнуть окно. — Вполне возможно, кто-то и рассказал об этом полиции, мы же не знаем.

Эбби возилась на кухне, там пахло кофе, а еще… хлебом?

— Ты пекла хлеб? — ужаснулась я.

— А что такого? — сказала она. — Это же всего-навсего из готовой муки.

— Все равно! — ответила я, усаживаясь в угол.

— Ты ходила на прогулку?

— На кладбище.

— О! Послушай, мне очень жаль, что я ничего не сказала о… нем. Об этом.

— О чем?

— Ведь это же ужасно, что твой муж умер, то есть его убили. Мне следовало вчера что-нибудь об этом сказать, но я не знала что.

— Насколько я помню, ты кое-что сказала.

— Нет, я имею в виду — что-то хорошее.

— Ничего страшного. Я была не в себе и с похмелья, перед этим я повстречала умалишенную, от меня воняло мочой и рвотой, и я была уставшая. Ты могла говорить и делать что угодно, я радовалась уже одному тому, что наконец-то тебя увидела. Ты спала наверху?

Она отвернулась.

— Да ты краснеешь?

Шея точно покраснела.

— Я пришла поздно, поэтому я тихонечко поднялась наверх и нашла ту комнату. Там было постелено, я взяла и легла. Хочешь кофе?

Я хотела. Но сначала я должна была позвонить Фундеру.

— Может быть, Халланда и не убивали. По-моему, в него случайно попал верующий охотник или что-то в этом роде.

Она вскинула брови.

— Выпей-ка сперва кофе, — сказала она.

— Со вчерашнего дня ты как будто мне вместо матери. Ты не… — я хотела сказать «влюбилась», но почувствовала: если я это произнесу, то расплачусь. — Я пойду позвоню. Я мигом!

Фундер, как выяснилось, далеко меня опередил. По его словам, то же самое я сообщила ему накануне, не зная, правда, о чем речь, но Петера Ольсена он пока не нашел.

— Я дам тебе знать, как только мы поговорим с ним, — пообещал он.

— Ну а зачем? — сказала я, приподнимая крышку компьютера. — Позвони, когда вы установите, кто это сделал.

— Ладно, — ответил он.

Ладно?

— Мы пытаемся связаться с женщиной, опубликовавшей извещение о смерти Халланда. Кто она такая, эта Пернилла?

— Она чокнутая. Я ее не знаю, но она знала сестру Халланда. Надо сказать, это чересчур — что она опубликовала извещение. Но что вам от нее нужно? С Петером Ольсеном она не знакома и, насколько мне известно, она живет в Копенгагене.

— Как ее фамилия? У тебя есть ее телефон?

— Я позвоню сразу же, как найду его, у меня нет его сейчас под рукой. Кстати, что насчет Брандта?

— Если он вернется домой, ты наверняка обнаружишь это раньше, чем я. — Судя по его тону, он был задет.

Я подождала, что он скажет дальше.

— Его машина стоит возле клиники, хотя обычно он ходит туда пешком. Его секретарше ничего не известно, в пятницу они ушли с работы в двенадцать в связи с похоронами, но ушли поврозь, а…

— …а в церкви его не было. Я особенно по сторонам не смотрела, мне было неудобно, но его там не было.

— Почему неудобно?

— Из-за этого извещения пришло так много народу.

В дверь позвонили, я услыхала, как Эбби разговаривает в коридоре с Гостем. Это не для него ли она, собственно, приготовила завтрак? Чуть подавшись вперед, я увидела, как она его обняла.

— Фундер?

— Да?

— Я нашла компьютер Халланда.

— А ну-ка повтори!

— Я…

— Неправда, быть такого не может, где?!

— Просто нашла, но теперь он вам, наверное, ни к чему, раз вы вышли на этого приходского охотника, если только Халланда по ошибке застрелил именно он.

— А вот это пусть тебя не беспокоит, я пришлю к тебе человека, который его заберет. И, разумеется, мы должны знать, откуда он у тебя взялся!

Я положила трубку.

— Ну, я пошел! — сказал при виде меня Гость.

— Если это из-за меня, то не уходи, — остановила я его. — Эбби испекла хлеб, и вообще.

— Его пора вынимать. — Она заторопилась на кухню. Она суетилась. Куда больше, чем вчера.

— Нет, мне надо на работу, — ответил он. — Я хотел лишь… сказать…

— До свиданья? — подсказала я. — Доброе утро? Спасибо за вчерашнее?

— Мама! — произнесла Эбби.

Они поглядели друг на друга, мимо меня. Еще немного, и меня саму бросит в краску.

— Мне нужно в туалет, — сказала я.

Мне туда было не нужно, я просто стала перед умывальником и посмотрелась в зеркало. Пустив воду, подставила под струю руку, убрала и снова подставила. Закрыла кран. Подождала. Петер Ольсен — что он за тип? И кто эта женщина в зеркале? У этой женщины умер муж. К этой женщине вернулась долгожданная дочь. А разница? Взгляд пустой, но в зеркале он всегда такой. Халланд брился не глядя на свое отражение, а знала ли я, в сущности, почему? Неужели тут никакой разницы — его нету, она вернулась; как же так — никакой разницы? Это неверно, что никакой разницы. У меня было ощущение, что в желудке металл, оно появилось после смерти Халланда. А еще была потребность смеяться, она появилась после прихода Эбби. Но мой взгляд в зеркале был, как всегда, пустым.

— Три-четыре-пять! Я иду искать! — объявила я.