– Ты уши не мыл? – огрызнулся Улаф. – Слыхал ведь, что случилось с Велундом.

– Сколько у вас было кораблей? – спросил ярл синелицего гребца.

– Один, – ответил Велунд.

Сигурд, торжествуя, ухмыляясь поглядел на Улафа.

– Говоришь, много серебра ваши богачи с собой возят? – спросил Улаф Велунда.

– И серебра, и золота, – ответил тот, сверкая белозубой улыбкой.

Итак, носы наших кораблей повернулись к Иевисе[23]– так, по словам Велунда, звался остров. Сигурд сказал, что боя мы постараемся избежать, если получится. Воины еще морщились от порезов и синяков, полученных от синелицых, да и никому не хотелось ввязываться в новую драку так скоро, как бы ни манило нас эмирово золото.

Мы причалили в уединенной бухте на северо-западе острова. Таких бухт вдоль берега попадались сотни, но лишь эта была незаметна с моря, и мы, скорее всего, прошли бы мимо, если б Велунд не узнал пирамиду из камней на вершине утеса. Именно отсюда люди клювоносого атаковали суденышко, на котором приплыла шайка Велунда.

– А из того храброго куска дерьма вышел бы неплохой морской разбойник, – с уважением признал Улаф. – Корабли-то он ловил, как паук – мух.

– Вот только нас его паутина не удержала, Дядя, – ухмыльнулся я.

– Да где ж пауку ястреба поймать, – сострил Свейн Рыжий, который редко говорил что-то умное.

Те, кому предстояло украсть золото эмира, готовились сойти на берег. Сигурд сказал, что десяти человек хватит за глаза. Просто заберем, что есть ценного, и – обратно на корабли. Если на острове много синелицых, нам все равно их не перебить, да мы и не собирались ввязываться в бой, вот и решено было идти вдесятером. Вооружены мы были, что боги войны. Сигурд, Свейн, Брам, Флоки, Аслак, Бьярни, Пенда, Виглаф, Велунд и я – все облачились в сверкающие кольчуги и начищенные до блеска шлемы. Вид Велунда даже в старом снаряжении Квельдульфа внушал благоговейный ужас. Правда, некоторым не понравилось, что синелицый наденет кольчугу и шлем их убитого побратима. Они ворчали: мол, Велунд полдня стоит на четвереньках, молясь своему богу, а кто ж так обращается с добрым снаряжением? Даже Ингвар возмущался, что на берег с ярлом идет не он, а его товарищ-гребец. Но Сигурд сказал, что, хоть Велунд и синелицый, проку от него будет больше, потому что он говорит на языке тех, кто поклоняется Аллаху. Возразить было нечего, хотя некоторые все равно требовали, чтобы Велунд положил снаряжение обратно в сундук Квельдульфа сразу же, как вернется, ведь у того есть сын, значит, и снаряжение теперь его.

«Морская стрела» подошла к скалам так близко, что мы высадились на берег, не замочив ног. Щурясь от полуденного солнца, отражавшегося от белых камней, мы принялись вслед за синелицым взбираться по скалистому склону. Бороды и спины почти сразу промокли от пота. В руках у нас были мечи, щиты, копья, секиры, а у некоторых еще и луки – лучше принести меньше добычи, чем лишиться жизни. Еще мы взяли с собою съестные припасы, шкуры и меха на случай, если придется заночевать на острове.

Иевиса казалась пустынной – нам встретились только тощие горные козлы, которые проводили нас равнодушными взглядами. Среди скал не было следов присутствия человека, но Велунд заверил нас, что скоро мы своими глазами увидим храм синелицых. Хорошо, что мы пошли вдесятером; сапоги вздымали облако белой пыли, и, будь нас больше, мы бы выдали себя так же явно, как если б протрубили в рог.

Солнце клонилось к западу, когда, усталые и с пересохшими глотками, мы преодолели последний откос. Велунд сделал нам знак пригнуться, а сам, присев, выглянул из-за края скалы. Он привел нас к мечети с восточной стороны по огибающим остров скалам; отсюда было удобно высматривать врага, как орел высматривает зайца.

– Гердова Титька побольше была, – проворчал Свейн; лицо силача покраснело, борода промокла от пота.

– Мы сюда не мечетью любоваться пришли, – напомнил Сигурд, хлопая могучего скандинава по спине.

Я раздвинул копьем заросли дрока и увидел внизу, на расстоянии полета стрелы, храм синелицых. Его окружала низкая стена, а крыша была такой же круглой, как и у первой мечети, только ту еще опоясывали мостки, откуда можно было наблюдать за всем с высоты, зато к этой с восточной стороны лепилась башенка – Велунд сказал, что она называется «минарет». Стены мечети и башенки были ослепительно-белыми, как парус «Голиафа», я даже зажмурился. Единственным темным пятном выделялись деревянные двери. По двору шли два каменных желоба с чистой водой, в некоторых местах такие глубокие, что воду можно было зачерпнуть ведром.

– Никого, – сказал я.

– Придут, – ответил Велунд.

Однако за весь день мы увидели только одного человека в белых одеждах. Он несколько раз поднимался на минарет и затягивал протяжную песнь. Ранним утром, еще до восхода солнца, мы залегли у края скалы. Заря понемногу окрашивала стены мечети в розовый цвет. Переливающаяся в лучах солнца вода так и манила – наша в бурдюках давно стала теплой и безвкусной, – но Сигурд запретил нам рисковать.

– Будь ты синелицым, что б ты сделал, увидев нас? – спросил он Брама, когда Медведь стал жаловаться, что в бурдюках не вода, а лошадиная моча.

– Полез бы в драку, – пожал плечами Брам.

– Кто еще как думает? – нахмурился Сигурд.

Флоки Черный покосился на меня.

– Я бы заперся в башне, – сказал я, – и зажег факел наверху, чтобы поднять тревогу.

Сигурд многозначительно посмотрел на Брама.

– Чертов трус, – пробормотал тот в мою сторону, скалясь в ответ на ухмылки.

Мы остались наверху. Я слушал песнь синелицего и смотрел, как Велунд совершает свой странный ритуал каждый раз, как до нас долетал заунывный мотив, – оказывается, человек в башне сообщал, что пришло время вознести молитву Аллаху.

– Суровый у вас бог, раз вы целуете землю по пять раз на дню, – удивленно заметил Пенда. Я повторил его слова Велунду на норвежском.

– Молитва – ключ к воротам рая, – ответил тот.

– Смотри, ключ-то весь сточишь, – предупредил Брам, набирая полный рот сухой макрели.

Ночью пошел дождь. Мы по очереди стояли на часах, укрываясь промасленными оленьими шкурами и гадая, как долго еще Сигурд собирается ждать. В плохую погоду, да с пустыми желудками, воины обычно вспоминают дом, представляют, как родные сидят вокруг очага, в котором потрескивают поленья, смеются, сплетничают о соседях, обсуждают работу, которую нужно сделать по хозяйству, и причитают, что нет дома отцов. Надвигалась зима, сельчанам надо решать, какой скот переживет зиму, а какой придется забить. О таком говорили норвежцы и уэссекцы, а я молча слушал, ибо не знал своих родных. Не было у меня никого ближе девушки, которая даже глядеть на меня не хотела, да воинов, сидевших рядом со мной в скалах Иевисы.