24 августа 1978 года материалы для Толкачева были спрятаны в бесформенной грязной рукавице, какие надевают строительные рабочие в Москве. В 9.15 вечера Гилшер сел в свою машину, немного покатался, оставил автомобиль и, захватив рукавицу, спустился в метро, чтобы в конце концов доехать до района, где жил Толкачев. Он спрятал рукавицу за телефонной будкой в переулке неподалеку от станции метро “Краснопресненская” и от дома Толкачева.

Потом Гилшер позвонил Толкачеву домой из этого телефона-автомата.

ТОЛКАЧЕВ. Алло.

ГИЛШЕР. Адольф?

ТОЛКАЧЕВ. Да.

ГИЛШЕР. Это Николай. У вас есть свободные полчаса, можете выйти из дома?

ТОЛКАЧЕВ. Да.

ГИЛШЕР. Тогда выходите, обогните здание и идите мимо одного метро справа, а другого слева, по главной улице…

ТОЛКАЧЕВ. А, вы имеете в виду Красную Пресню?

ГИЛШЕР. Да, идите до Трехгорного переулка.

ТОЛКАЧЕВ. Знаете, я тут уже давно живу, но не знаю всех улиц.

ГИЛШЕР. Это вторая улица слева или, может быть, третья. Как только повернете в Трехгорный, справа увидите телефонную будку. Я оставил для вас пакет в… перчатке за этой будкой.

ТОЛКАЧЕВ. Хорошо, я уже выхожу.

ГИЛШЕР. Надеюсь на скорый ответ, до свидания{99}.

Затем Гилшер двинулся, как он предполагал, навстречу идущему Толкачеву. Он увидел мужчину, чья внешность соответствовала описаниям Толкачева. Мужчина подошел к телефонной будке, и Гилшер быстро ретировался. В телеграмме, содержавшей отчет о разговоре, он упомянул о “сложившемся у него впечатлении”, что Толкачев “был один, когда открыто говорил о том, как добраться до места”. Во время предыдущих звонков Толкачев разговаривал более осторожно.

Гилшер также отметил, что Толкачев говорил как “непрофессионал” и “определенно не как” сотрудник КГБ. Толкачев, согласно инструкциям, подал ЦРУ сигнал, что получил рабочую рукавицу.

В сентябре прибыли “письма дедуле” от Толкачева. На всех трех были признаки, что их вскрывали спецслужбы, но тайнопись осталась незамеченной. Письма развеяли последние сомнения, остававшиеся в штаб-квартире. В каждом содержался зашифрованный материал, в основном технического характера, с ответами на вопросы ЦРУ, которые согласовывались как с уже имеющимися разведданными, так и с утверждениями Толкачева о том, что он имеет доступ к совершенно секретным документам. В письмах были данные о новой советской бортовой РЛС и системе наведения, о результатах испытаний новых советских бортовых радаров и о текущей ситуации с работой над системами наведения различных советских самолетов{100}.

Тайнопись и шифрование были выполнены идеально. В ЦРУ поняли, что имеют дело с организованным, скрупулезным человеком, который точно следует инструкциям, — что это искренний доброволец с огромным потенциалом.

Толкачев также сделал соблазнительное предложение: он хотел передать 91-страничный блокнот, содержащий разно образную информацию.

Приход зашифрованных писем показал, что ЦРУ успешно провело тайный обмен посланиями с агентом, но такой способ связи был достаточно громоздким, и у ЦРУ по-прежнему не было долгосрочного плана коммуникации. Хэтэуэй жаждал развивать наступление. Он хотел покончить с запретом на деятельность в Москве. Он предложил главному управлению дать согласие на личную встречу с агентом, что позволило бы ЦРУ лучше понять, на что способен агент и чего он хочет.

Хэтэуэй и Гилшер составили телеграмму, в которой предлагали повторить августовскую процедуру со звонком, но в этот раз лично встретиться с ним у телефонной будки. И попросить его принести блокнот. Встреча проходила бы на улице, Гилшер с Толкачевым прогулялись бы по направлению к Москве-реке. Удобным было то, что по вечерам в этом районе было темно и малолюдно{101}. 4 ноября штаб-квартира решила согласиться на предложение Хэтэуэя провести личную встречу, “главной целью которой было выяснить, кто такой “Сфера”, чего точно он хочет и как договориться об условиях, средствах и параметрах дальнейшего сотрудничества”. Тернер одобрил план 21 ноября. Фактически это был конец запрета на операции, длившегося больше года.

В ЦРУ надеялись, что в результате встречи будет налажен постоянный канал связи с Толкачевым, но перед Хэтэуэем стоял ряд трудностей. Наблюдение за Гилшером усиливалось, и его, по-видимому, нельзя было привлекать для личных встреч. Кроме того, московская резидентура хотела задать Толкачеву более подробные вопросы, с чем в штаб-квартире были согласны. Многое зависело от того, как Толкачев ответит на эти вопросы, которые касались его жизни и работы, семьи, личного пространства дома и на работе, планов на отпуск, хобби, безопасности, здоровья, наличия у него камеры и радиоприемника, доступа к засекреченным документам, описания его рабочего места, оборудования, на котором он работает, имен его начальников, журналов, к которым он имеет доступ.

Наконец резидентура была практически готова. Оставался последний шаг — уведомить посла США Малколма Туна. Послу идея не понравилась. Если встреча провалится, ситуация будет затруднительной.

Но Хэтэуэй убедил его, что это необходимо.

В первый день нового, 1979 года Москву сковал пронизывающий холод. Окна заиндевели, автомобили не заводились, улицы практически опустели. Джон Гилшер заметил, что наблюдение КГБ практически исчезло — возможно, из-за праздника и цепенящих морозов. Он решил, что настал подходящий момент. Джон и Кисса отвезли дочь Аню на день рождения в посольский комплекс. По окончании праздника, примерно в 5.30 вечера, когда на город уже спустились вечерние сумерки, они направились домой. Недалеко от дома они притормозили. Джон молча выбрался из-за руля и исчез в переулке. На нем были простое пальто и меховая шапка, в которых он выглядел как обычный российский пенсионер. Кисса поехала домой.

Гилшер сел на автобус и вышел у станции метро неподалеку от квартиры Толкачева — около того места, где в августе прятал строительную рукавицу. Он осмотрел широкую, открытую площадь и увидел, что за ним никто не следит. Его наушник, который позволял отслеживать переговоры КГБ, молчал. Гилшер подошел к телефонной будке и набрал номер Толкачева. Он представился Николаем и попросил Толкачева выйти “прямо сейчас” и принести с собой “материалы”. Через 15 минут Толкачев появился на месте встречи.

Он был аккуратно одет, ростом немного ниже Гилшера, с длинным, продолговатым лицом, слегка выступающей челюстью — несколько сурового вида — и парой золотых или серебряных зубов. Спокойный и выдержанный, Толкачев не озирался нервно по сторонам, придерживался темы беседы и четко отвечал на вопросы.