Тогда на нем не было шляпы и костюма. Штаны, куртка, кепка. В зубах папироса, которую он не курил, а грыз. А в горсти семечки. «Беломор» выплюнул, высыпал семечки на стол и стал лузгать. Начальник было стойку принял, знал, кто явился, но Пахомов махнул рукой, чтобы не обращали внимания, и стал Борины эскизы рассматривать. На это не больше минуты ушло. Одной рукой семечку от кожуры очищал, второй рисунки перекладывал. И проговорил:

— Грех такой талант разбазаривать. Надо дать парню шанс его применить.

И распорядился перевести Бориса в отдел, что проектировкой зданий для верхушки завода занимается.

— Но как же я могу? — растерялся начальник. — Там сплошь заслуженные архитекторы и ни одной вакансии.

— А ты всех гони. А этого, — Пахомов ткнул пальцем, к которому шелуха прилипла, — главным поставь. Пусть сам команду наберет. Подтянет кого-то из своих.

И, отправив в рот последние семечки, ушел.

Так Геннадий Андреевич Пахомов поспособствовал тому, что из ремесленников Бориса перевели в творцы.

Главным, естественно, его никто не сделал. Как и не позволил кого-то подтянуть из своих. Но место дали. А так как заслуженные из кожи вон не лезли, это вместо них делал Градов. Работал по двенадцать часов. Спину свою еще больше скрючил, но добился признания. Когда Пахомов пробил постройку грандиозного жилого дома на берегу Волги, он пожелал, чтоб главным архитектором стал Борис Градов. Хорошо, что первый председатель горисполкома Эскин был приятелем Геннадия Андреевича, он поспособствовал.

— Махина, конечно, получилась, — крякнул Геннадий Андреевич, застыв перед творением своего протеже. Ни дверей, ни окон. Не говоря уже о декоративных деталях. Но здание уже и в этом виде заставляло испытывать некоторый трепет.

— А представьте, что будет, когда появится шпиль? — чуть не захлебнулся восторгом секретарь Василий. — Это же просто чудо какое-то! Не дом — историческое сооружение. Не хуже кремля.

— Быть может, через пару веков это здание встанет с кремлем в один ряд. А пока рано.

— Нет, Геннадий Андреевич, раньше. Это памятник нашей эпохи — эпохи коммунизма. А коммунизм восторжествует на Земле через тридцать, максимум пятьдесят лет.

— Вы слышали об архитекторе Гауди? — неожиданно прервал их Борис.

— Испанец, который в Барселоне строил храм? — проявил осведомленность Пахомов.

— Не только храм. Он вообще был невероятно талантлив. Работал на многих каталонских богатеев и создал просто невероятные здания, а еще парк, но делом своей жизни считал Саграда Фамилия. Храм Святого семейства. Увы, он не смог довести дело до конца. Погиб. Причем нелепо. Попал под трамвай.

— И к чему ты завел этот разговор?

— Я так боюсь умереть до того, как мое творение будет закончено.

— Гауди был стариком, а тебе сколько?

— Тридцать девять.

— Мальчишка еще. Так что не забивай голову.

— Да, но под трамвай можно попасть в любом возрасте, — пробормотал архитектор.

Пахомов отмахнулся от него. Он сам не допускал слабости и не любил, когда это делают другие.

— Боря, веди нас в башню, — скомандовал он. — Хочу посмотреть на город оттуда.

— Но подъемники сейчас не работают, а лифты еще не пущены. Взбираться по лестнице будет крайне тяжело.

— Ничего, не рассыплемся. Веди.

И Градов повел.

Когда мужчины поднялись на семнадцатый этаж, Вася чуть легкие не выплюнул. Борис тоже сильно запыхался. Одному Пахомову было все нипочем. Он только немного вспотел: сдвинув шляпу на затылок, протер платком лоб.

— Красота, — выдохнул он, обойдя помещение, в котором планировал жить. — Хоть где встань, отовсюду вид потрясающий. А когда находишься в прихожей, вот сейчас, пока еще дверные проемы пустые, и крутишься вокруг себя, — он стал медленно поворачиваться, — скользя взглядом по окнам, кажется, что ты не в помещении, а на самой высокой вершине.

— Если бы вы не настаивали на шпиле, я бы сделал крышу стеклянной.

— И так прекрасно. Спасибо, Боря.

— А если бы окна выходили не строго на север, юг, восток и запад, вид был значительно лучше.

— Я все спросить хотел, — робко подключился к диалогу Василий. — Геннадий Андреевич, а зачем вам квартира-компас?

— Квартира-компас? — переспросил директор со смешком. — Скажешь же ты, Вася. Зря не пошел в литературный институт, как планировал. — И не стал отвечать. А переключил свое внимание на Градова.

Василий и не ждал, что его любопытство удовлетворят. Он давно понял, что дом этот строится только для Пахомова. Ради башни, в которую он въедет. И это будет не просто шикарная квартира, каких еще не строили в городе при советской власти. Место силы, вот что это будет. Помещение, построенное по тайным законам Вселенной, напитает его обитателя энергией и даст защиту. Василий не сомневался в том, что его начальник оккультист. И владеет знаниями, не доступными простым смертным. Как-то он поделился этой своей мыслью с братом, который тоже работал на заводе, но тот поднял Василия на смех. И посоветовал применять свою бурную фантазию по назначению, то есть написать приключенческий роман и поступить-таки в литинститут.

— Компас — это магический предмет, — громко сказал Василий, желая, чтоб его точно услышали Пахомов с Градовым. — Он во многих ритуалах применяется. А пирамида, в форме которой будет изготовлен шпиль, качает энергию из самого космоса.

Директор и архитектор коротко переглянулись. Неужели его предположение верно? И если так, то Градов является посвященным.

— Давайте спускаться, ребята, — проговорил Пахомов и подтолкнул Василия к выходу.

Тот первым ступил на лестницу и вдруг испугался. Он подумал, что эти двое могут столкнуть его, чтобы он никому не раскрыл их секрета. Василий резко обернулся. Но Пахомов с Градовым спокойно шли, опустив головы, чтобы видеть ступени.

Вася с облегчением выдохнул, но скорость прибавил и спустился на минуту раньше, чем его спутники.

Архитектор пошел проводить директора и его секретаря до машины. Водитель, завидев Пахомова, тут же выскочил, чтоб открыть перед ним дверь. Но едва Пахомов занес ногу на ступеньку, раздалось:

— Геннадий Андреевич, постойте!

Это выкрикнул технолог завода Карл Лившиц. Василий не очень хорошо его знал, хотя видел часто — тот заглядывал к директору где-то раз в неделю. Являлся, когда вздумается, а не по приемным дням. И это обычный служащий, а не какой-то начальник.

Лившиц был невысок и худ. Некрасив до безобразия. Но при этом счастливо женат. Поговаривали, что причиной тому стало огромное наследство, оставленное ему отцом-ювелиром. Естественно, неофициально, поскольку мастерскую со всем содержимым экспроприировали в 1917 году. Но ювелиру удалось сокрыть целый мешок золота и передать его сыну Карлу. Василий в эту историю не верил. Потому что жили Лившицы крайне скромно, супруге Карла приходилось экономить на всем, и если бы она вышла замуж по расчету, то давно бы развелась. Значит, любила крючконосого гнома. За что, поди узнай. Возможно, Карл был невероятным любовником. Среди хлюпиков такие встречаются. Или человеком большой и светлой души. Василию же Лившиц виделся чудиком, повернутым на раскопках. Он посвящал им все свободное время. В выходные не с семьей на дачу, а на какие-нибудь исторические развалины. Находил всякую ерунду типа плошек, ложек, но радовался как ребенок. Как-то ввалился в приемную с грязной тряпкой в руках. Развернул ее на столе у секретаря и с гордостью показал крышку от заварочного чайника.