Заслушав мой доклад, командир полка отменяет дальнейшие боевые вылеты. Долго ждем на старте самолет Карповича, включив посадочные прожектора, но он так и не возвратился. Очевидно, после того, как бомбардировщик обледенел, он потерял управление и разбился[54].

Для выполнения боевых задач в трудных оборонительных боях под Москвой необходимо было поддерживать у личного состава решимость победить врага и стремление к самоотверженности при выполнении боевых заданий.

Наши партсобрания, работа командиров, комиссаров и агитаторов направлялись на эти цели.

На партийном собрании 2 ноября младшему лейтенанту Устинову вручали партийный билет. Устинов обещал в каждую ночь выполнять как можно больше боевых вылетов и уничтожать фашистов и их боевую технику.

По докладу комиссара Куфты о задачах коммунистов в связи с грозной обстановкой под Москвой собрание приняло решение усилить удары по врагу, а наш экипаж и экипаж Устинова взяли обязательство в каждый боевой вылет брать не по шестьсот килограммов бомб, как было положено по норме, а по тысяче килограммов[55].

Выступая при обсуждении доклада, Лесняк сказал:

— Родная Москва для нас все, и я клянусь защищать ее своей грудью.

Лесняк сдержал свою клятву в боевых вылетах и всем своим последующим поведением, оставшись защищать Москву даже тогда, когда полк был направлен на перевооружение.

Вечером наш экипаж получил задание произвести воздушную разведку войск противника на дорогах Кузьмищево — Таруса и от Ферзиково на восток. Погода не благоприятствовала полетам на боевые задания: низкая облачность с обледенением и ограниченная видимость. Но летчики полка привыкли к осенней погоде в Подмосковье. Надо было помочь наземным войскам. Это все понимали. По прогнозам метеорологов, над аэродромом высота облачности четыреста метров, а западнее Серпухова ожидается повышение до шестисот метров.

После взлета по маршруту к цели летим под облаками. Постепенно облачность понижается, и к линии фронта мы подлетаем уже на высоте двести метров.

— Штурман, видишь, как оправдывается прогноз метеорологов.

— Ничего, командир. Это осень, а она, как капризная женщина. Никогда не узнаешь, что у нее на уме, — отвечает Желонкин.

Выходим в район боевых действий. Юго-западнее Серпухова идет бой. Линия фронта хорошо освещена залпами «катюш» и взрывами снарядов. Дорога от Кузьмищева на восток выглядела пустынной, а от Ферзикова на Тарусу двигались автомашины и повозки. Отбомбив и проштурмовав эту цель, мы, ориентируясь по Оке, возвратились на аэродром. На другой день погода еще больше ухудшилась. Понизилась температура, и моросил дождь. Нашему экипажу снова поставили задачу бомбардировать колонну войск противника на дороге Ферзиково — Таруса. Я приказал подвесить на самолет, кроме шести стокилограммовых бомб в люках, еще две двухсотпятидесятикилограммовые бомбы под крыльями. Всего под самолетом висело тысяча сто килограммов бомб. К двадцати двум часам дождь прекратился, и мы начали взлет.

Самолет долго бежал, и в конце аэродрома его пришлось слегка «подорвать», чтобы отделиться от земли. Сразу же за Коломной началось обледенение. Куски льда, срываясь с винтов, выстрелами били по самолету, пугая штурмана. Начала падать тяга. Чтобы сохранить тягу, перевожу винты с большого шага на малый и обратно. Это помогает сбросить с винтов часть льда. Бомбардировщик становится все тяжелее и тяжелее и вяло реагирует на рули.

— Давай курс на аэродром, — приказываю штурману и начинаю разворот.

От обледенения самолет начал терять высоту. Лечу с полным газом на наивыгоднейшей скорости с небольшим снижением. На посадку захожу на этой же скорости, не сбавляя газ, так как инстинктивно чувствую, что если немного сбавить газ, то самолет потеряет скорость и упадет. Приземляю самолет с полным газом на колеса на скорости двести километров в час. Бомбардировщик долго бежит и, миновав аэродром, подпрыгивает на пашне. Наконец, мне удается его остановить. Отрулив немного в сторону, выключаю моторы, спрыгиваю с крыла и падаю в изнеможении на землю[56]. Несколько минут лежу лицом вниз. Вдруг сильный удар о землю около головы заставляет меня вскочить на ноги. «Неужели это сорвалась с держателя двухсотпятидесятикилограммовая фугаска?» — мелькнуло в сознании. Осторожно ощупываю большой предмет, лежащий поперек самолета. Оказалось, что это глыба льда толщиной до двадцати пяти сантиметров, свалившаяся с передней кромки крыла, после того как на земле она подтаяла. Прибежали инженер эскадрильи Углов и техники с вопросами:

— Что случилось? Почему вернулся?

Молча даю им пощупать глыбы льда, упавшие с передней кромки крыла. В это время на посадку заходит еще один самолет. На старте включены оба прожектора, но самолет падает, не долетев до аэродрома, разбивается и горит. Это все из-за обледенения.

Наконец, наступила хорошая погода. Ночью небо вызвездило, и с 5 на 6 ноября экипажи полка на трех исправных самолетах выполнили по три боевых вылета, уничтожая живую силу и технику врага на подступах к Серпухову и Тарусе. Одновременно мы вели воздушную разведку в интересах войск 49-й армии.

В этих действиях особенно отличился комиссар эскадрильи Лучинкин, а также Лесняк и Устинов. Экипаж Лучинкина зажег немецкий бензовоз и уничтожил несколько автомашин у пункта Черная Грязь, а экипаж Лесняка фугасными и зажигательными бомбами уничтожил скопление автомашин в этом районе, а потом до полного израсходования патронов штурмовал войска противника на дорогах и в ближайшем тылу. Устинов со своим экипажем нанес три успешных удара по фашистским войскам, подходившим к линии фронта, полетел на четвертый боевой вылет, но вынужден был возвратиться из-за отказа одного мотора[57].

Под праздник, в ночь на 7 ноября, несмотря на резкое ухудшение погоды и снегопад, экипажи полка нанесли четыре удара по войскам противника на дороге от Черной Грязи до Высокиничей и от Угодского Завода на юго-восток[58].

Боевые действия в эти две ночи были успешными, и командующий ВВС 49-й армии в приказе № 09 от 6 ноября 1941 года объявил благодарность всему личному составу полка за успешное выполнение боевых задач в ночь на 6 ноября[59].

После ноябрьских праздников из-за плохой погоды пять дней мы не летали, а боевые действия на фронте шли все с большим напряжением. Фашистские войска рвались к Москве, пытались овладеть Серпуховом, чтобы отрезать и окружить Тулу, а мы сидели на аэродроме в вынужденном бездействии.