Кто сказал, что я не хочу сейчас ничего покупать? Я сказала, что не хочу покупать уродство!

Я пыхтела раздражённо, но промолчала. И один бог знает, каких усилий мне стоило сдержать свой гнев. Ясно же как день, что с Эриком в данный момент разговаривать нет смысла. Это будет как об стенку горох — бессмысленная трата времени и энергии.

За нами шёл человек, нагруженный странными продуктами, которые купил Эрик.

Что-то мне подсказывает — это та же полезная невкусная бурда, которой меня пичкали в исследовательском центре.

Артур устал, хотел кушать и оказаться у меня на руках.

Я несколько раз пыталась забрать сына из слинга, но Эрик не давал, говорил, что передаст мне ребёнка в аэромобиле.

Кажется, я начинаю его ненавидеть.

— Эрик! — вдруг раздался чей-то громкий вскрик. — Эрик Варго! Стой!

Мы обернулись, выражение лица Эрика было раздражённым, а сейчас стало безумно несчастным.

К нам направлялась девушка, демонстрируя свои идеальные белоснежные зубы в широченной улыбке, длинные ноги в обтягивающих брюках, совершенную форму груди, которую только подчёркивала белая прозрачная блузка и длинные роскошные волосы длиной до колен того самого льняного оттенка, который земные поэты воспевали в своих стихах.

На её фоне я почувствовала себя не просто гадким утёнком, а облезлым беспородным лебедем.

— Эрик, какая встреча!

Когда человек начинает жалеть себя или придумывать оправдание своим неудачам, он начинает постепенно умирать.

Наполеон Хилл

* * *

Возвращались мы домой в полнейшей тишине, даже мой сынок умаялся на прогулке, поел из бутылочки и крепко заснул.

Я же мыслями вернулась к недавней встрече и неприятному разговору.

Эрик совсем не рад был увидеть на рынке свою знакомую, и как я поняла, их знакомство началось и закончилось в горизонтальной плоскости.

А красотке не понравился тот факт, что у Эрика есть ребёнок и… и ещё есть я.

Но, тем не менее, дамочка удержала «лицо» и, не обращая на меня и малыша никакого внимания, стреляла глазками и надувала губки, стала приглашать Эрика встретиться, сходить куда-нибудь и вспомнить всё самое хорошее, что между ними было…

Я хмыкнула про себя.

Дамочка даже представления не имела, в каком нынче положении находился Эрик и что у него мысли заняты уж чем-чем, но точно не свиданиями и встречами с бывшими любовницами несколько лет спустя.

Знаете, есть такой тип женщин, ужасно приставучий (в принципе, мужчины тоже такие часто встречаются). Им говоришь нет, но они не воспринимают отказ, а как бронепоезд идут напролом, навязывая своё мнение и свои желания.

Так и тут, Эрик отказал мадаме, но эта прилипала вцепилась в мужчину так, что даже нагло напросилась подвезти её.

На Эрика было больно смотреть, он категорически отказывался. Не знаю, сколько бы перетягивания ещё длились, но в их «душевный разговор» вмешался Артур, огласив округу громким криком голодного и уставшего младенца. Кажется, дамочка даже оглохла на короткое время. Но, к моему сожалению, она продолжала напрашиваться к нам, чтобы её подвезли.

И тут нервы не выдержали уже у меня; я мечтала скорее занять сидячее положение, взять сына на руки, успокоить и накормить его, а ещё очень хотелось придушить Эрика.

Именно я сказала, что мы её подвезём. Нужно было в этот момент видеть выражение лица некогда важного мистера Эрика Варго. Создалось впечатление, будто он мечтает сквозь землю провалиться. Только я не могла понять, почему. Но скоро я причину узнала.

Когда мы наконец-то подошли к аэромобилю, под непередаваемую какофонию звуков — оглушённые вопли Артура, моим рычанием, чтобы он отдал мне ребёнка и скрежет зубов Эрика, вот тут-то дамочка и проявила себя.

Она воскликнула, перекричав нас всех.

— Эрик! Не смей говорить, что это твой аэромобиль!

— Мой, — ответил Эрик с выражением деланного равнодушия.

Девушка рассмеялась, завертела головой и начала отступать назад.

— Не-е-ет, я на таком не поеду. Даже у извозчиков транспорт поприличнее будет. Куда ты дел свой крутой аэр*?

(Аэр — сокращённо от аэромобиля).

— Дана, это не твоё дело! Так подвозить тебя или нет? Или я был тебе интересен только на крутом аэре? — в голосе Эрика чётко ощущались издевка и отчаяние.

Девушка с именем Дана разочарованно улыбнулась, осмотрела меня с ног до головы презрительным взглядом, сморщила свой идеальный носик и ничего не сказав, махнула Эрику рукой, развернулась и ушла прочь.

Эрик достал наконец-то из слинга мою плачущую деточку, помог мне разместиться в салоне аэромобиля. Затем он закинул в багажное отделение наши немногочисленные покупки, которые всё это время держал носильщик в специальной корзине и только потом сам сел в аэромобиль и со всей силы начал молотить кулаками по панели управления несчастного транспорта, чем сильно меня и Артура напугал.

— Проклятье! — прорычал он отчаянно. — Дана сегодня же всем растреплет о моём нынешнем положении! Это позор!

Он положил голову на приборную панель и истерично расхохотался в голос.

Я же поглаживая по спинке напуганного Артура, сказала Эрику:

— Слушай, я конечно тебя ещё совсем не знаю, но уже понимаю то, что ты ведёшь себя как избалованный засранец, которому важно только мнение таких же снобов как и ты! Эрик! Повзрослей уже! У тебя сын малолетний, которому нужна ежедневная забота! Ты жив и здоров, твой сын жив и здоров! Всё остальное можно изменить, только хватит себя жалеть! Себя жалеют только ничтожества!

Эрик после моей гневной речи долго на меня смотрел, после чего зло улыбнулся и процедил:

— Сказала та, у которой ещё неизвестно какие скелеты в шкафах припрятаны. Лучше молчи и занимайся моим сыном.

Я вздохнула, мысленно костеря Эрика.

И теперь мы возвращаемся домой, оба недовольные, обиженные и разочарованные. Точнее, это всё можно сказать про Эрика. Я лишь разочарована тем, что моему сыну достался такой отец-нытик. Но я очень надеюсь, что это состояние у Эрика временное и оно вскоре исчезнет, а не перерастёт в постоянство.

* * *

Когда мы вернулись домой, я чувствовала жуткий голод, но, тем не менее, в первую очередь я уложила сынишку в кроватку. В аэромобиле он проснулся от нашей суеты и был этим фактом очень недоволен — смешно хмурил редкие и пушистые бровки, выпячивал нижнюю пухлую губку и редко хныкал.

Дома я переодела свою крошку, немного поворковала, а потом под моё тихое пение Артур заснул.

Он держал мой палец в своём крепком кулачке. Во сне порой хмурился и улыбался — и невозможно было не улыбнуться в ответ. Вы даже представить не можете, как пахнет мой сын — чем-то очень родным, моим…