Вскоре последовал новый: «Песню запевай!» Но вместо традиционного авиационного марша «Все выше, и выше, и выше» прозвучала… тишина. Откликнулся лишь запевала, да и то ненадолго. Еще дважды повторил команду старшина, и каждый раз – с тем же успехом.

«Бегом марш!» И пришлось нам совершить внеочередной марш-бросок почти до самых городских окраин, а это около пяти километров, и таким же образом возвращаться обратно. Около домиков начсостава старшина перевел нас на шаг, и вновь прозвучало: «Песню запевай!» – запели, еще и как запели!

Или другой, весьма характерный случай. Командовал нашим взводом младший лейтенант, также принимавший участие в зимнем противостоянии с Финляндией, очень требовательный и строгий офицер. На теоретических занятиях по военной подготовке он рассказывал нам о том, как тяжело далась нашей стране эта победа и как сам, обморозив руки и ноги, оказался в лазарете.

Получив опыт реальной войны, он стремился передать его нам, не жалея ни своих, ни наших усилий. Как назло, пару дней подряд шли осенние дожди, превратив полигон в сплошную грязевую ванну. Именно в это время взводный проводил практические стрельбы.

– Ложись! – вначале мы даже не поверили своим ушам, но, наученные случаем с пением, мгновенно выполнили команду, в прямом смысле ударив лицом в грязь. А на завтрашнем утреннем построении надо было в чистом обмундировании стоять. И никаких послаблений в этом правиле не допускалось в принципе. Делать нечего, вернувшись в казарму, пришлось тщательно отмывать форму и вешать ее сушиться.

На следующий день кто-то попробовал пожаловаться инструктору и тут же получил дополнительное наказание – отстранение от полетов, конечно, как только подсохнет аэродром. Ничего худшего и придумать нельзя, ведь провинившемуся курсанту приходилось весь день встречать и сопровождать каждый садящийся самолет…

Бипланы «По-2» и «Р-5» во время рулежки было необходимо держать за плоскости, помогая пилоту, не имевшему достаточного обзора вперед из-за мешавшего ему мотора, обходить встречающиеся на пути препятствия. Эта особенность присуща практически всем самолетам, имеющим хвостовое колесо. На двухмоторных СБ и «Ил-4» дело обстояло немного лучше – в переднем отсеке располагалось рабочее место штурмана, который, высунувшись по пояс из верхнего люка своей кабины, руководил действиями летчика. Проблема руления окончательно исчезла только на самолетах с передним опорным колесом…

Я как-то изрядно напортачил – в одном из первых провозных полетов «козла» оторвал на посадке, потом два дня бегал туда-сюда… Аэродром наш имел две параллельные полосы. Одна для взлета, другая для посадки. Приземлился самолет, подбегаешь, схватил его за плоскость и ведешь на стартовую позицию. Твой товарищ вновь взмывает в небо, ты же бежишь назад встречать следующего. Они ведь друг за другом идут, как на конвейере.

После окончания полетов сопровождаешь самолеты на свои законные места. А инструктор, сидящий в кабине, еще и газ прибавляет так, что ты еле успеваешь за ним. В конце дня у меня от усталости ноги запутались, я как растянулся… Лежу, выплевывая пыль изо рта, а он самолет чуть притормозил и кричит: «Догоняй! Чего разлегся!» Поднимаешься и бежишь… Выматываешься настолько, что за ужином кусок в горло не идет.

– Ну как? – улыбается инструктор, когда я, отработав свою провинность, вновь занимал свое место в кабине самолета. – Наука впрок пошла?

– Так точно!

Не помню, чтобы подобные ситуации воспринимались как издевательство. Мы стали частью Красной армии и прекрасно понимали необходимость беспрекословного исполнения приказов командиров. Надо – значит надо. Может, иногда с нами обходились несколько грубовато, но именно таким образом солдатская наука усваивалась гораздо быстрее и эффективнее. Из нас делали настоящих солдат, готовых ко всему, и это было абсолютно правильно – война, неотвратимое приближение которой ощущалось практически во всем, вскоре потребует от защитников Родины предельного напряжения сил и воли.

Нельзя сказать, что эта жесткая муштра являлась для нас полной неожиданностью. В кинотеатрах демонстрировались художественные фильмы на армейскую тематику, да и старшие ребята, отслужившие положенный срок и вернувшиеся домой окрепшими и возмужавшими молодыми людьми, рассказывали о ночных тревогах, марш-бросках и других неотъемлемых элементах солдатской жизни. Тем не менее у многих сложилось некое романтизированное представление о воинской службе как о чем-то похожем на спортивную игру с оружием.

Реальность очень быстро внесла свои коррективы, приземлив мечтателей с небес на грешную землю. «Мы же летчики, а не пехотинцы, – иногда говорили некоторые курсанты, – а нас на строевую гоняют». Кроме того, парни, еще вчера пользовавшиеся определенной свободой передвижения, непросто свыкались с «подневольной» жизнью в замкнутом мире школы пилотов с редкими увольнениями и жесткой необходимостью возвращения из города строго в определенное время. Опоздание на полчаса влекло за собой ответственность вплоть до уголовной, не говоря уже о самоходе, самая робкая мысль о котором казалась нам вершиной самонадеянной глупости.

Правда, увольнениями нас особо не баловали. За все время пребывания в Молотове я воспользовался этой возможностью всего два или три раза. Да и не хотелось как-то… Пройти пешком по пыльной дороге пять километров, чтобы побродить по городу, периодически беспокоя встречных прохожих вопросом, на который подавляющее большинство из них, так же, как и я, не имевшее собственных часов, не могло дать верного ответа, и затем впопыхах возвращаться назад…

Но была и другая причина, объясняющая столь странное на первый взгляд нежелание. В одном из самых больших и красивых зданий города, где до революции располагалась школа юнкеров, находилось техническое училище авиации ВМФ, в три раза превосходящее нашу школу по числу обучаемых курсантов.

Хотя никому из них по роду службы никогда не пришлось бы ступить на корабельную палубу, они носили флотские мундиры, что давало им огромные преимущества. Конечно, в бане, где предписана «форма одежды номер ноль», даже самый натренированный взгляд не смог бы отличить курсанта-летчика от курсанта-моряка. Все как на подбор подтянутые жилистые молодые ребята, пышущие здоровьем и энергией. Но одни и те же худощавые ноги совершенно по-разному смотрятся или свободно болтающимися в разношенных голенищах сапог, или скрытыми широкими клешами и до блеска надраенными ботинками.

А если взглянуть на воспетые поэтами-романтиками полосатые тельняшки, гюйсы и бескозырки с развевающимися по ветру лентами, идеально выглаженные стрелки на брюках, о которые, казалось, можно было легко порезаться…

…Секрет этого искусства открыли мне товарищи-однополчане, окончившие, в отличие от меня, военно-морские школы пилотов. Чтобы не простаивать длительное время в очередях за утюгами, они изобрели гораздо более практичный способ. В предварительно смоченные водой брюки вставлялись вырезанные из фанерного листа и обработанные шкуркой для снятия заусенцев два шаблона, точь-в-точь повторявшие форму штанин, после чего все это аккуратно укладывалось под матрац. Утром встал – штаны уже наглажены. На пару дней хватало…