— Надоело за собачкой убирать, я так думаю, — ледяным голосом продолжил хозяин. — Избавиться решили от обузы.

— Побойтесь бога, Алексей Михайлович, как вам такое в голову пришло! Чтобы я… Джину…

— Это уж вы побойтесь бога. Собака-то была на вашем попечении. Говорил я вам — чужих до щенка не допускать? Говорил?!

— Так не было чужих-то! — истово вскричала домработница и осеклась на полуслове.

— Вот и выходит, что сами сознались. — Подлубняк недобро усмехнулся. — Дознания, очные ставки мне проводить некогда. И глупо. Подумаешь, псина сдохла. — Тут хозяин так стиснул челюсти, что скрипнули зубы.

Он достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, вытащил из него несколько зеленых купюр и небрежно бросил на стол.

— Выходное пособие за вашу, так сказать, беспорочную службу. С завтрашнего дня вы уволены. Все!

Людмила Семеновна как стояла, так и сползла на подвернувшийся рабочий табурет отделочников, заляпанный краской.

— Да за что же… Столько лет… Кирочка… — бормотала она бессвязно, очевидно потрясенная до глубины души.

Подлубняк поморщился и отвернулся:

— Про Киру лучше помолчите. Вы даже ее любимую собаку сберечь не смогли.

Он снова налил и выпил большой глоток коньяка. Жестокость, которую Подлубняк проявил по отношению к старой женщине, вдруг напугала его самого. А, ладно! Поздно! Дело сделано. Его-то никто не жалеет. И потом — домработница на самом деле не уберегла Джину. И не видно, чтобы старая клуша так уж сильно убивалась по щенку. Он закрыл глаза. Добродушный щенок подкатил под ноги, виляя куцым хвостиком и выпрашивая конфету. В дальней комнате послышался веселый смех Киры. Жизнь отбирает всех, кто ему дорог. А иных убирает он сам.

Алексей Михайлович обернулся, но домработницы в комнате уже не было. Значит, назад хода нет.

А теперь работать, работать до полного изнеможения. Он спустился во двор, сел в машину. Матвей понимающе молчал, ждал указаний. Куда? В офис? Не-ет! Взбаламученная энергия мужчины разрывала его изнутри на части, требовала выхода. Ему сейчас так не хватало понимания, элементарного сочувствия. Разве его найдешь на работе?

Не глядя на водителя, Подлубняк негромко сказал:

— Черт с ней, с работой, Матюша. Поехали на Луговую.

Это уже было лучше. Шофер заметно повеселел и повернул ключ зажигания.

* * *

Сегодня вечером я иду в «Арамис». О, меня поймут миллионы наших женщин, которым нечасто приходится бывать в пафосных закрытых клубах в качестве полноправных посетительниц. Не могу пожаловаться на то, что я уж совсем отсталая серая мышь, которая возвращается с сумками домой, когда заведения еще не начали свою работу, а потому почти не догадывается о их предназначении. И если изредка поднимает глаза на вывески, то с трудом разбирает названия оных, вычурные и начертанные почему-то непременно латиницей. Чем хозяев, собственно, кириллица не устраивает? На мой взгляд, есть в этом неуважении к родному языку что-то глубоко лакейское и обезьянье. Тьфу ты, лучше помолчу, а то еще обвинят в «квасном патриотизме».

Так вот, бывали и мы на этих ристалищах раздутых амбиций. Не буду врать — цепляет. Надо уж сильно подняться над мирской суетой, чтобы не оглядывать тайком модные туалеты дам, не сравнивать ревниво косметические изыски, а просто парить, парить над презренным коловращением ресторанной жизни, ощущая себя глубоким философом, случайно забредшим из своей бочки в это гнездо порока. Тогда законный вопрос — зачем вообще пошла? Ага! Вот-вот, еще раз скажу — слаб человек, ой, слаб!

Так размышляла я, роясь в старом шкафу в поисках достойного прикида. Паники не было. Есть кое-что вполне приличное. Осталось от прежней недолгой состоятельной жизни. Правда, подернулось слегка патиной времен, но в меру. Ровно настолько, чтобы выглядеть женщиной с устойчивым вкусом, не гоняющейся за экстравагантными однодневками. Значит, это, это и это. Может быть, и проиграю тетеньке по части мехов, но зато я умею делать умное лицо. И выразительный взгляд. И полное осознание своей интеллектуальной наполненности. Я показала своему отражению в зеркале язык. Интеллектуальная наполненность будет весьма кстати в заведении с гей-репутацией. С этой пряной и слегка запретной частью бытия мне сталкиваться еще не приходилось. Интересно, как они себя ведут? Кидаются друг другу в объятия, целуются при всех долго и в губы? Почему-то воображение рисовало карикатурных мужиков в образе Верки Сердючки. Что такое, Сима, откуда у тебя такие обывательские представления? Ведь, кажется, изучала историю Древней Греции, Древнего Рима и прочих погибших изнеженных цивилизаций, где порок благодаря благодатному климату и бесплатному рабскому труду был доведен до совершенства, до искусства. Разве есть среди мраморных статуй хоть одна Верка Сердючка? Сплошные аполлоны с безупречно тонкими лицами и телами атлетов. Чего только на эту тему росписи античных амфор стоят! И вообще надо подниматься над дворовыми хихиканиями и сальными перемигиваниями. Один смелый юноша в пору моего студенчества проповедовал, что секс допустим любой при условии, что он без насилия. Сама я, конечно, безнадежная натуралка, но надо же воспитывать в себе толерантность. И эротическую в том числе. Хотя, честно говоря, мне было по-обывательски любопытно и еще немного не по себе.

А уж как не по себе было Валевичу! Я это поняла сразу, как только увидела его стоящим неподалеку от «Арамиса» с букетиком цветов. Поняла по… э… по невозмутимо-несчастному выражению лица. То есть он пытался выглядеть невозмутимым, а выглядел слегка затравленным. Словно стоял на улице без брюк. Сам виноват, нечего было назначать встречу прямо у дверей клуба. Еще бы, такой правильный, нормальный мужик, бывший мент — и ждет кого-то у «Арамиса» с цветами. Ой, случайно не того ли смазливенького блондинчика? Я тихонько рассмеялась.

— Привет!

— Ну, наконец-то. — Борис украдкой вытер вспотевший лоб и вцепился в меня, как в доказательство своей благонадежности. Даже цветы забыл отдать. Они так и вяли в его судорожно сжатой ладони.

— Цветы-то кому? — Я начала откровенно резвиться.

— Прости, тебе, конечно.

Теперь, когда дама была рядом и с цветами, мой кавалер заметно успокоился. Я бы сказала, вернулся в свою тарелку.

Клубная карточка сделала свое волшебное дело совершенно естественно и без усилий. Вот он, недосягаемый тусовочный центр провинциальной знати. Я с любопытством огляделась. Кстати, ничего особенного и по части лоска, и по части дизайна. Какие-то намеки на зубцы старинных замков, какие-то стилизованные шпаги, якобы мушкетерские. Явная уступка названию клуба. Видали и покруче. И вообще великое дело — человеческое тщеславие! Главное — правильно подойти. Я как-то читала одну реальную историю о том, как владелец ничем не примечательного кафе вывесил на двери своего заведения табличку: «Здесь продается самый дорогой в городе кофе». Еще и рекламу соответствующую дал. И что вы думаете! От посетителей не стало отбоя. А самое интересное, что кофе тот был ОБЫКНОВЕННЫЙ, то есть такой же, как и везде. Зато самый дорогой! В этом-то и была вся наживка. Если я хожу в это кафе, значит, могу позволить себе самый дорогой в городе кофе. Чувствуете пафос?