– Но почему... почему она пила?!

– Вы это у меня спрашиваете, серьезно? – хмыкает врач. – Это потом будут выяснять полицейские и психологи. Моя задача – разобраться с ее физическим здоровьем. Но если вы знаете, в чем может быть причина такого поведения, то свяжитесь со следователем.

– Да, спасибо...

Ни хрена. Никакой полиции. Пока нет. Я не готов.

Из больницы я выхожу в пришибленном состоянии. Рассеянно курю еще две сигареты, потом добираюсь до своего автомобиля, сажусь за руль. Яснорада смотрит на меня и быстро понимает, что что-то не так...

– Все плохо? – ее вопрос звучит в тишине, как приговор.

– Да, – говорю я. – И это моя вина. Она напилась и то ли совсем отключила мозги, то ли хотела навредить себе, то ли вообще планировала совершить самоубийство... Пока не знаю. Но с этим придется разбираться. Может быть, даже в полиции.

– Твою мать, – тихо говорит Яснорада, поджимая губы, и тут же замолкает, просто сочувственно глядя на меня сбоку. Но тут нечего обсуждать: это моя проблема, и решать ее придется именно мне. Хотя я прекрасно понимаю, что Яснорада тоже чувствует за собой вину, хоть это и абсолютно несправедливо: если Ника действительно пыталась совершить самоубийство или даже просто вела себя как безответственная влюбленная малолетка – это от ревности, мы оба это осознаем.

Ревность – паршивое чувство, гнилое, разъедающее изнутри. Ему подвержены почти все люди – но особенно те, чья самооценка зависит от других, неуверенные в себе, потерянные. А Ника только на первый взгляд самоуверенная гордая стерва – я, как и положено ее верхнему, прекрасно знаю ее истинный характер, ее страхи и комплексы. Не напрасно я решил, что это она послала Каштанке то сообщение с угрозами. С тех пор я не изменил своего мнения, напротив – утвердился в нем еще больше. Наверняка это была именно она! Других вариантов у меня действительно нет. Бывший Яснорады – слишком очевидно, он и так выследил ее и оскорбил прямо в клубе, какой ему смысл угрожать ей снова? Тут ведь можно и в суд подать. Кроме того, негодяи вроде него предпочитают вершить свою месть иначе – через публичное унижение. Будет ли оно – узнаем осенью. А пока...

– Я не успел поговорить с Никой, – признаюсь я. – И это очень плохо.

– Думаешь, ты мог бы предотвратить этот кошмар? – спрашивает девушка недоверчиво.

– Возможно, – я киваю. – Но мне не хотелось показывать ей, что это важно и что мы действительно напуганы...

– Я и не была напугана.

– Вот именно, – я развожу руками. – Я надеялся, что она поймет, что ее угроза для нас – пустой звук, и просто прекратит этот глупый спектакль. Кто же знал, что она решит набухаться водки и улететь под откос.

– Может, это все-таки не из-за тебя... не из-за меня, точнее? – спрашивает Яснорада с надеждой.

Я пожимаю плечами:

– Не знаю. Но завтра я поеду к ней снова и поговорю. Сегодня она отказалась рассказывать хоть что-нибудь – но завтра придется. Я должен знать правду, иначе не смогу ей помочь.

– Помочь? – удивляется моя собеседница. – Как именно?

– Посмотрим. Но тебе не о чем волноваться... и ревновать, – я наклоняюсь к ней и чмокаю в спинку носа. Каштанка очаровательно морщится. Она и вправду чертовски нравится мне. Кто бы мог подумать! Давненько я так не залипал. Зато теперь – полный комплект: страсть, нежность, желание заботиться и защищать... Я не придаю этому слишком большое значение: я эмпат, я редко бываю равнодушен к людям. Даже Ника выбивает меня из колеи своим дурацким поступком, хотя я не испытываю к ней никаких глубоких чувств и, по сути, не несу за нее ответственности. Но я не придаю и слишком маленькое значение своим эмоциям: может быть, это начало чего-то нового, настоящего и глубокого? Почему нет. Я не исключаю, что однажды влюблюсь и уйду нахрен из клуба, чтобы практиковать свои кровавые техники на одной единственной и неповторимой. Ха-ха. Будет ли это Каштанка – покажет время. Но точно, блять, не Ника...

На следующий день Ника выглядит уже немного лучше: лицо больше не кажется одной сплошной распухшей фиолетовой гематомой, синяки немного посветлели, заплывшие глаза раскрылись, стало видно нос и губы. Но я все равно смотрю на нее с болезненным состраданием, хотя одновременно и с раздражением. Неужели обязательно было все так усложнять?! Неужели нельзя было поговорить, просто поговорить?! Мое настроение в полной заднице.

– Как ты сегодня себя чувствуешь? – спрашиваю я, осторожно устраиваясь на краю больничной постели и отодвигая край смятого одеяла. Ника с трудом разъединяет слипшиеся от кровавых корочек губы и пытается улыбнуться, хотя со стороны это выглядит жутковато:

– Намного лучше, спасибо, что пришел.

– Врач мне все рассказал, – говорю я прямо и без обиняков, не желая ходить вокруг да около.

– Ну ясно, разумеется, – девушка поджимает обиженно губы. – Это было ожидаемо. И что теперь будет?

– Это ты мне скажи, что теперь будет?! – фыркаю я рассержено. Сдерживать свои эмоции становится все сложнее и сложнее. – Это ты написала Яснораде сообщение с угрозами?! – Ника молчит в ответ на вопрос, и я закатываю глаза: – Ну конечно, я был прав! Зачем, позволь спросить?! Ты ведь отлично знаешь, какие у нас с тобой отношения!

– Никаких...

– Вот именно!

– А с ней у тебя есть отношения? – я слышу в ее голосе ревность.

– Это тебя не касается. Так с какой стати ты решила меня присвоить?!

– Простите, мастер, – говорит она неожиданно покорно. Вздумала поиграть со мной?! Охренеть как вовремя. Это вызывает у меня еще большее раздражение:

– Хочешь, чтобы я наказал тебя?!

Она нервно сглатывает и, кажется, даже немного заводится, невзирая на свое состояние:

– Как вы посчитаете нужным, господин.

– Значит, тебя ждет хорошая порка, – говорю я, уже точно зная, как именно проучу ее, когда она поправится. – Но сначала ты расскажешь мне, почему напилась за рулем и как произошла авария.

– Тебе же уже все сказали, – усмехается девушка.

– Хочу послушать твою версию.

– Я просто хотела расслабиться и немного не рассчитала дозу алкоголя.

– Неужели?! – фыркаю я сердито.

– Ага.

–