Как только Мойра снимает птицу с огня, разрезая на куски и раскладывая по глубоким мискам, Радомир с жадностью набрасывается на еду. Он обжигает пальцы и рот, шипит от того, насколько мясо горячее, но продолжает есть. Словно вот-вот забрать могут, и поэтому спешит ведун проглотить все как можно быстрее. Ренэйст прикладывает усилия для того, чтобы есть спокойно, медленно и вдумчиво пережевывая каждый кусок. Непривычно есть снова, не испытывая недостатка в пище. В те тяжелые мгновения, когда силы в пустыне совсем покидали их от голода, невольно вспоминала она пиршества Великого Чертога, и от того становилось только хуже. Что же будет теперь, когда они больше не испытывают недостатка в еде? Да и кто знает, сколько это продлится? Совсем скоро придется покинуть им гостеприимное и безопасное жилище Мойры, для того чтобы найти корабль, который сумеет доставить их до родных ее берегов. Почти уверена Ренэйст в том, что сделать это будет вовсе не легко. Кто из местных людей согласится отправиться так далеко на север? В край, который они никогда не видели и, возможно, никогда о нем не узнают?

Но ведь говорила ей Мойра о том, что похлебку из соленой рыбы научили ее готовить северные моряки. Значит, они здесь бывают, но как? Кто из них мог знать о том, что края эти не безлюдны, и не сообщить другим?

Погрузившись в свои мысли, Ренэйст прекращает есть. Смотрит она прямо перед собой, держа надкусанную птичью ножку в пальцах, испачканных жиром, и словно бы находится в совершенно другом месте. Заметив странное ее поведение, Радомир слегка толкает посестру плечом, вынуждая ту вынырнуть из своих мыслей. Их взгляды встречаются, и Радомир приподнимает одну бровь, обгладывая зажатую в пальцах кость:

– О чем думаешь?

Смотря на мясо, которое держит в руках, Ренэйст понимает, что больше не хочет есть. Ком встает в ее горле, и она хмурится, покачав головой. От жеста этого непривычно короткие волосы, вновь украшенные тонкими косами и бусинами, что столь дороги северянке, слегка бьют ее по лицу.

– Лишь о том, как сложно будет нам найти корабль. Да и чем мы сумеем расплатиться, даже если вдруг удастся его найти?

Отбросив чистую кость, на которой не осталось даже крошечного волокна, обратно в миску, Радомир приступает к новому кусочку. Молчит он, обдумывая свой ответ, и все же говорит, решив, что хоть это может от нее не утаивать:

– Мойра сказала, что в порту Дениз Кенара стоит корабль луннорожденных. Если это так, то, думаю, они возьмут нас на борт. Ты же их будущая правительница, разве нет? С тебя-то плату брать не станут, а с меня, как с твоего важного гостя, и подавно.

С такой легкостью говорит Радомир о таких вещах, словно бы твердо уверен в том, что все будет именно так. Ренэйст же тем временем хмурится, теряя окончательно интерес к еде. Это что же, пока она занималась подготовкой дичи к дальнейшему приготовлению, они разговаривали здесь о столь важных вещах? И когда же хоть один из них собирался сказать ей о том, что совсем рядом находится корабль, проделавший сюда путь от самой ее родины? Сама эта новость кажется Ренэйст дикой. Попасть сюда корабль мог лишь намеренно, ведь луннорожденным земля эта, окутанная песком и скалами, интересна не была. Им даже ведомо не было, что здесь есть целых два поселения, а значит, тем морякам, что сюда прибыли, прекрасно это было известно. Может, они и вовсе уже долго посещают порт Дениз Кенара, только зачем? Слишком много вопросов у нее возникает, но как только она увидит, что за герб украшает безвольно повисший при отсутствии ветра парус, то будет знать, кому задавать все свои вопросы.

Радомир прав. Дочери конунга, будущей кюне, никто не посмеет отказать. Ренэйст никогда не использовала собственный титул для того, чтобы достигать целей, но, видимо, настал миг, когда придется это сделать. Ради своей безопасности и возвращения домой, и, безусловно, безопасности Радомира она сделает все, что только возможно.

На их долю и без того выпало достаточно испытаний для того, чтобы рисковать столь глупо. Может, в любой другой миг Ренэйст и рада была бы почетной смерти в пылу битвы, только вот сейчас от жизни ее многое зависит. Она еще не сделала то, для чего была рождена.

Ренэйст очень хочет узнать, для чего же.

– Если это так, – после длительного молчания говорит она, положив свой недоеденный обед в глубокую миску Радомира и оставив без внимания его удивленный взгляд, – то мы должны убедиться. Для моего народа земли эти всегда были загадкой, и потому меня удивляет мысль о том, что кто-то из них может быть здесь. В каждом набеге мы держали курс на ваши плодоносные и теплые земли, ведь в краю песка и скал не может быть ни еды, ни того, что может нас спасти. И то, что кто-то из наших воинов без ведома остальных посещает этот порт… Само по себе кажется удивительным.

Ее напряжение и ему передается. Нахмурившись, Радомир отставляет миску в сторону, ощущая, что больше не хочет есть. Он вытирает перепачканные жиром пальцы о собственную штанину. Вещи его и вовсе уже стали похожи на лохмотья, так что же жалеть несчастную тряпку?

– Не думаю, что это должно нас так сильно волновать сейчас, когда все, что нам нужно – найти возможность пересечь воду. Никто из местных уж точно не согласится нас везти, разве нет? Потому присутствие твоего народа на этих берегах нам только на руку.

Озвучивает Радомир ее собственные мысли, и это немного Ренэйст успокаивает. Недостаточно для того, чтобы и вовсе прекратила она волноваться, но все же позволяет избавиться от напряжения, что сковывает ее, хотя бы немного. Луннорожденная смотрит на пламя, словно бы может оно дать ответы на вопросы, что мучают ее душу.

Но пламя безмолвно. Лишь трещит, пожирая иссохшую древесину, лижет бока котла, распростертого над ним, и остается совершенно безучастно к их бедам.

– Пусть и на руку, – едва ли не шепчет воительница, – да только все равно неспокойно мне.

Радомир поджимает губы, рассматривая ее лицо. Хочет рассказать ей то, о чем говорили они с Мойрой, да только молчит. Ведунья сказала, что должен он сохранить это в тайне, сделать все, чтобы помочь Ренэйст преодолеть этот путь. Раз решил он доверять Дару, то должен доверять не только своему. Мойра в ведовских премудростях знает больше и Дар свой принимает как должное. Уж если она говорит, что стоит сделать так, Радомир, пусть все внутри него и противится этому, послушает ее.

– Нам с тобой столь тяжко было с тех пор, как мы оказались на этих землях, что ничего странного нет в том, чтобы относиться к происходящему с недоверием. Только сейчас беспокойством этим делаешь хуже ты только себе, Ренэйст. Отпусти вожжи, и пусть нас несет течением.

Взгляд, которым она смотрит на него, полон усталости и печали. Кивает головой Белолунная и вновь смотрит на огонь, не проронив больше ни слова.

Вельва, о присутствии которой они и вовсе забыли, садится возле костра напротив них, и от внимательного ее взгляда становится не по себе. Ренэйст смотрит на нее в ответ, ерзает, ощущая, как по спине бегут мурашки, а сердце сбивается со своего ритма. Зрачки Мойры расширяются, вытесняют почти полностью карюю радужку, и тогда луннорожденная понимает – ее посещает видение. Ладони потеют, Ренэйст осторожно вытирает их о штаны и подается вперед, словно так сможет заглянуть в то, что Мойра видит прямо сейчас. Радомир смотрит на нее с удивлением, переводит взгляд на Мойру и хмурится, осознавая, что происходит.