Без преувеличения можно сказать, что дача, со всеми ее особенностями, была настоящим культурным феноменом российской жизни. Именно на дачах воспитывалось несколько поколений петербургской интеллигенции. Если во все остальное время средой их обитания был светский Петербург, то здесь, в летнюю пору, они оказывались близки к народной, крестьянской среде. Общение со сверстниками из другого круга расширяло кругозор, жизненное восприятие, давало практические навыки, которые невозможно было приобрести в городских условиях…

«Зимой для обывателей обязательны журфиксы, а летом – жизнь на даче. Мы часто не выносим того и другого, но ежегодно проделываем эти неприятные, но обязательные вещи, – замечал обозреватель „Петербургской газеты“, скрывавшийся под псевдонимом „Дебютант“, летом 1907 года. – Таков обычай, а разве можно спросить с обычаем?». (Попутно заметим, что в дореволюционной России журфиксом назывался определенный день недели, предназначенный для регулярного приема гостей. На журфикс приезжали без приглашения.)

А вот еще несколько полезных наблюдений «Дебютанта», весьма точно характеризующих «дачную эпидемию», или «дачную лихорадку», того времени:

«Первые дни пребывания на даче нравятся, но потом, как у Онегина, наступает грустное разочарование. Затем оно становится просто невыносимым. Приходится ежедневно ездить на службу, со службы обратно на дачу, и половину своего свободного времени проводить в вагоне, который битком набит такими же несчастными дачными мужьями, с их покупками, узелками и картонками…

Петербуржец – коренной чиновник, и потому, конечно, он должен уважать раз навсегда заведенный и установленный порядок. Так полагается – зимой жить на Знаменской, а летом в Шувалове или Саблине, в декабре носить суконный пиджак, а летом пикейный. Но ведь в нем холодно, а на даче нет ничего, кроме дождя и сырости?..

По-моему, самая лучшая дачная жизнь – в городе. У нас есть прекрасные сады, прогулки по Неве, поездки «на тони» и тому подобные летние развлечения. Днем – служба, а вечером – острова. Впрочем, большинство благоразумных мужей именно так и проводят время. Супруга и дети на даче, а мужья ездят туда с субботы на воскресенье и в табельные дни».

Куда же податься петербуржцам на дачу? Кроме ближних окрестностей, которые за последние полвека вошли в черту Ленинграда – Петербурга, было немало и других мест, и сегодня остающихся дачными. Вот, к примеру, какие отзывы получили они весной 1909 года, в преддверии дачного сезона, на страницах вездесущего «Петербургского листка».

«Волосово. Действительно, дачное место. По Балтийской дороге оно лучшее.

Вырица. Вся она не стоит тех реклам, которые затрачены на нее. Многое из обещанного продавцом участков существует только в мечтах…

Горелово. По Балтийской железной дороге. Горит по три раза в лето. Воды не имеется.

Дудергоф. Излюблено офицерскими семействами. Самое высокое место в губернии. По благоустройству одно из лучших, но зато нет дешевых дач…

Елизаветино. Живописнейший, тихий уголок, но два раза в день делать по железной дороге по 63 версты, – благодарю покорно.

Мартышкино. Деревенька около Ораниенбаума. Дачник постоянный. Нищих мало.

Поповка. Сколько людей потеряли тут последние крохи на покупках участков, – одному Подобедову известно!

Рябово. Кабачок по Ириновке, а не дачное место.

Саблино. В ином городе того нет, что здесь есть. Гимназия, театр, общественное собрание, конка, лечебница… Только казенной лавки нет.

Сиверская. Швейцария Петербургской губернии.

Суйда. Дешевизна дач тянет многих на болото.

Тосно. И тошно, и страшно тут жить. От бродяг, „ломающих“ этап, покоя нет.»

У каждой дачной местности были свои нюансы. К примеру, Мартышкино, у петербуржцев тех времен прочно ассоциировалось с «кукушкой» – так именовался поезд-подкидыш. Дело в том, что пригородные поезда, отправлявшиеся с Балтийского вокзала, не имели остановок между Старым Петергофом и Ораниенбаумом, то есть проскакивали маленькие полустанки, в том числе и Мартышкино, без остановок.

Поэтому специально для дачников каждый год с мая по сентябрь от Старого Петергофа до Ораниенбаума ходил специальный поезд. Если считать от Старого Петергофа, он делал шесть остановок: Лейхтенбергская (примерно там, где теперь расположена платформа «Университет»), Мордвиново, Лисицыно, Мартышкино, Олино, Халитово. Для посадки и высадки пассажиров соорудили небольшие низкие деревянные платформы с такими же павильонами для защиты от непогоды.

В просторечии этот поезд звали «кукушкой» за его пронзительный гудок, которым он сопровождал свое отправление. Поезд был очень популярен, так что в ту пору появилась даже детская книжка «Дачный поезд», посвященная легендарной «кукушке».

«Кукушка» состояла из паровоза без тендера (запасы воды и топлива хранились у него в особых емкостях, расположенных по бокам парового котла) и одного-трех двухэтажных пассажирских вагонов. По воспоминаниям, вагоны были разноцветные, а паровоз – черный, блестящий, с красными колесами и цветными полосами на бортах.

В двухэтажных вагонах внизу располагались отделения более привилегированных первого и второго классов, наверху, на «империале» (по аналогии с петербургской конкой) – третьего. Туда вела открытая металлическая лесенка с поручнями. Проезд на «империале» стоил пять копеек, внизу – разумеется, дороже. Приобретались билеты прямо в поезде, а обслуживали его обычно студенты, желавшие подзаработать.

«Дачники Мартышкино, этого густозаселенного поселка, жалуются на невозможное сообщение с Петербургом, – сообщалось в июне 1912 года в газете „Вечернее время“. – Чтобы добраться до Мартышкино, мимо которого поезд Балтийской железной дороги лишь проносится с шумом, злополучному дачнику следует ехать до Старого Петергофа и здесь ждать пресловутой „кукушки“. Но ждать ее иной раз приходится до часу, так как из 38 курсирующих ежедневно поездов между Ораниенбаумом и Петербургом соответствующую „кукушку“ имеют лишь 24 поезда.

Но если даже дачник волею железнодорожного начальства наконец из попадет в Мартышкино, то здесь еще не кончаются его мытарства. Нужно добраться до дачи, извозчиков нет, а пройти по здешним дорогам – не меньший подвиг, чем добраться до Петербургской городской управы, преодолев все трудности „мостового курса“».

В обзоре дачных мест уже упоминалась Поповка и владелец здешних земель петербургский инженер Михаил Михайлович Подобедов. Он был одним из многих столичных коммерсантов, который скупал земли разорившихся дворян, устраивал дачные поселки, продавал в них участки горожанам, занимался благоустройством жизни и внедрением элементов «городской цивилизации», без которых взыскательный петербуржец уже не мог существовать. Один из дачных поселков, устроенных им близ станции Поповка, назывался по его фамилии – Подобедовка.

Станция Поповка. Фото начала ХХ века