— Четверть дня таким же ходом! — прозвучал в левом ухе громкий голос, и епископ от неожиданности едва не свалился с коня.

— Дьявол тебя побери!

— Кто-о?! — демон Тьмы оглушительно захохотал.

— А в милях ты сказать можешь?

Бесплотный дух на некоторое время растворился в небытии, а потом неуверенным юношеским голосом предположил:

— Десять миль?

Епископ снова чертыхнулся. Десять миль — это всего лишь чуть больше часа быстрой скачки. Но и без того измученные лошади такого испытания просто не выдержат.

Откуда-то издалека донеслись еле слышные хлопки — словно спящий в соседней келье монах размеренно портит воздух. Как все-таки хорошо, что ему больше не приходиться ютиться по монастырям! Мысли перескочили на предстоящую миссию, и священник отпустил поводья, позволив лошади пойти еще медленнее.

От Бора до Новгорода воинской колонне три дня пути. Отставшего отряда сегодня он, похоже, не настигнет. Если догонит завтра и развернет — получится, что между двумя отрядами армии разрыв получится в три дня обычного марша — и к Новгороду он в любом случае опоздает! Впрочем, отряд может подойти и позже — опоздает он сам, тайный посланник Папского Престола, которому и надлежит выполнить главную миссию! Он и так мчится в противоположную от крышки Гроба сторону, и ему самому уже пора наверстывать свое опоздание.

Послышался далекий хлопок, похожий на раскат грома. Священник поднял глаза к серому зимнему небу, удивленно пожал плечами:

— Что это было?

— Это русские стреляют по ливонской армии из твоих пищалей, смертный, — любезно сообщил дух.

— Что-о?! — священник натянул поводья так, что едва не поднял жеребца на дыбы. — И ты молчишь?

— Я не молчу, смертный, — в голосе демона померещилась усмешка. — Я тебе про все рассказал.

— А-а, Господь всемогущий, вседержитель и хранитель наш! — епископ развернул коня и дал ему шпоры, разгоняя вскачь, но спустя несколько минут перешел обратно на широкий размеренный шаг: как бы он ни торопился, но если жеребец издохнет — передвигаться быстрее не получится.

* * *

— Ой, да осторожнее вы, засранцы! — вскрикнула Юля, когда сильные мужские руки опустили ее в сани.

— Тише, не дергайся! — предупредил ее Юшкин. — Лубки собьешь! Ты здесь не одна, каждую минуту к тебе бегать не смогу.

— Руки вам самим повыдергивать! — и она болезненно застонала.

— А с тобою что, боярыня?

— И ты здесь? — повернув голову, Юля с удивлением обнаружила, что ее уложили на одни сани с рыжеволосым боярином Варламом Батовым.

— Встать не получается, — виновато признался тот. — Лекарь ваш говорит: ушиб. Ежели несколько дней полежать, пройдет. А тебя, никак, ранили?

— Если бы! — сквозь слезы рассмеялась спортсменка. — Юрик, бугай чертов, решил своим телом от копий закрыть! Ногу сломал, паразит косорукий! Ий-е! — болезненно вскрикнула она, ощутив толчок от тронувшихся саней.

— Это тот, который ростом выше лошади?

— Симоненко? Он самый! Отожрался тут на экологической жратве! На хлеб и воду его посадить! На месяц! На год! И курицу копченую перед носом повесить!

— Наверное, люба ты ему, — невольно улыбнулся боярин. — Вот за тебя и спужался.

— Ага, Люба, Надежда, Зоя, Тамара… А ногу в гипс на месяц!

— Куда? — не понял воин.

— А, не важно, — отмахнулась девушка.

Оба замолчали — лишь головы синхронно покачивались в такт движущимся саням.

— Желание придумала, боярыня? — спустя некоторое время спросил сын Евдокима Батова.

— Хочу, чтобы нога срослась.

— Ну, это я не могу, — удивился боярин Варлам.

— Все вы такие, мужики, — капризно хмыкнула девушка. — Сперва наобещаете, а потом начинается — этого я не могу, этого тоже не могу. На вас не угодить!

— Не все, — неожиданно обиделся боярин. Впереди ударил набат: жители селения Бор только сейчас узнали, что находятся в самом центре войны с Орденом.

Потери поместного ополчения оказались огромны: кованая рать лишилась почти полутора сотен бояр. Разумеется, как обычно, на каждого убитого приходилось по пятеро раненых. И хотя некоторые из них не переживут ближайших дней, а некоторые останутся увечными навсегда — большинство отлежится по домам, залечит порезы и ушибы, срастутся переломы, и уже следующим летом они опять появятся на смотре реестровых служилых людей, хвастаясь шрамами и гордясь пролитой за отчую землю кровью. Но сейчас — сейчас войско опричника уменьшилось едва не вдвое против прежнего, а ему еще предстояло продолжать поход.

Зализа начинал верить в предсказание нежити и мог с достаточной ясностью сказать, куда нужно двигаться дальше: на Гдов.

Опричник без всякой жалости выворотил содержимое саней и повозок захваченного обоза на лед, и уложил вместо добычи неспособных удержаться в седле бояр.

Впрягать пришлось боевых коней — те обиженно хрипели, и не желали слушаться поводьев, иногда начиная брыкать.

Раненым доставалось изрядно лишних мук, и утешало только то, что Лугу отделяло от Бора не более двух верст хорошей дороги.

Поелику саней не хватало даже своим, из ливонцев с собой взяли только троих, тех, что выглядели покрепче, и для согрева доставили их прямым ходом в допросную избу.

— Иди, боярин Мурат, — тут же попросил Зализа сопровождавшего их татарина наружу. — Иди, сыновей посмотри.

— Хвала Аллаху, все целы, — небрежно вскинул ладони к небу боярин.

— Все равно иди, — кивнул опричник. — Ты магометянин, тебе этого видеть не надо.

— Чего?

— Тебе вера пленных пытать запрещает, — признался в предстоящем грехе Зализа. — Иди к сыновьям.

— Книги разные, вера одна.

— В моей книге написано: «око за око, зуб за зуб», а потому и молиться мы станем по-разному. Так, что ступай.

Воевода Лютин и тать уже ждали.

— Подьячего нет, Семен Прокофьевич, — извиняющимся тоном сообщил воевода. — При церкви он помогает, записки во здравие писать.

— Это ничего, — кивнул опричник. — У меня вопросов немного, я так запомню. Ты только ливонцев разведи, потому как спрошать их потребно по отдельности.

Связанных кнехтов выволокли в соседнюю комнату, а молодого оруженосца, срезав с него кирасу, стали прилаживать на дыбу.

— Не смейте меня трогать! — взвизгнул он. — Я дворянин!

— О, — обрадовался воевода. — И толмач не нужен.

— Развяжите меня немедленно! Я дам вам слово, что не убегу, и извольте обращаться со мной, как с человеком благородного происхождения.

— Коли ты такой честный, — спросил Зализа, — пошто на земли русские с мечом пришел? Почему руку на Русь Святую поднял?