записку, когда Танюха на работу уйдет. Правда регрессия? Или в самом деле все мужчины до старости дети, оттого и заболевают на порядок чаще, чем женщины? Так болтают злые тетки в очередях вопреки всем популярным разъяснениям, всей этой медицинской пропаганде, которую теперь транслируют чаще, чем раньше рекламу, хоть совсем телевизор не включай. Плевать этим теткам на все научные объяснения, а болеют мужчины чаще потому, что в душе дети, вот и подхватывают вирус — на готовенькое. А женщины почти не болеют, особенно имеющие детей — известно, заведя малыша, сама уже ребенком не останешься. Чепуха, конечно, просто странный этот вирус почему-то предпочитает молодежь. Ничего, скоро он забудет и слово «регрессия», и про Y-хромосому, и про то, что раньше взрослым был. «Мальчик, тебе сколько лет?» — «Сорок три». И никогда он не уйдет по своей воле в спецприют, и страх перед этим местом совсем не детский. Уходить надо было раньше, когда был еще большим. Хотя бы тогда, когда началась гигиеническая пропаганда, и на всю страну объявили, что жить рядом с инфицированным опасно, пусть они уже тогда понимали, какая это чушь. Но ведь не ушел.

При любой болезни, самой смертельной, все-таки всегда остается надежда. Так устроен человек, что желание жить сидит в нем до последнего мгновения. Но при любой другой болезни человек не знает, сколько еще протянет. А то, что у него — это не болезнь, это программа. Ни одного случая избавления еще не зафиксировано. И Сергей давным-давно высчитал, сколько ему осталось. Дотянет до середины августа, если повезет, и окажется, что ошибся — до начала осени. Танюшку жалко, он-то к тому времени достаточно деградирует, чтобы ничего не понимать, а для нее эти последние недели… Это, конечно, очень не скоро — конец лета, но ведь придет же он? Хотя, если подумать, самому сдаваться необязательно. Бесконечно прятать его Татьяна вряд ли сможет. Они уже несколько квартир сменили, и что дальше? Но все-таки пока его не поймали. И время еще оставалось. И Сергей бросил об этом думать.

Утром он аккуратно переписал последние сделанные контрольные. Ну и все на этом, видно. Конечно, он может как-то продолжать этим заниматься, но чем так… Сергей полистал «Квантовую теорию поля». Подумал и отложил «Шахматные этюды». Собрал и засунул подальше в стол остальные книги, за которые он цеплялся, как за остаток жизни. Вот так, подумал он, рассматривая компьютер на чистом столе. Кому нужен комп без Интернета? Что с ним делать, в «Цивилизацию» играть? И так уже доигрались. Что теперь от нашей цивилизации останется?

Про шахматы Сергей читать не смог. Давно ли мечтал о досуге, о возможности спокойно почитать и вообще заняться чем хочется? Оказывается, эта возможность ничего не стоит, если знаешь, что это уже навсегда. А еще не понимал раньше, отчего люди теряют вкус к жизни, выходя на пенсию. Он ведь даже в школу ходить не может, все бессмысленно. Сергей походил по комнате, остановился у окна. Он стоял минут десять, дольше не выдержал. Так тоже нельзя. Надо хоть как-то жить, чем-то заниматься. Сходить на рынок, как вчера собирался? Подходящее занятие для мужчины, подумал он, сердито одеваясь.

Солнце брызнуло в глаза так, что Сергей остановился, разбежалось по сосулькам, по льдинкам. Солнце и мартовское небо, и воробьи, и тополиные ветки — коричневые на синем. И запах талой воды, чистый, как за городом, без всяких выхлопных газов. Возле подъезда на солнышке сидела черная кошка, будто плюшевая, тоже щурилась. В грязный снег была вдавлена апельсиновая кожура, похожая на оранжевый отпечаток тигриной лапы. Летящие с навеса капли промыли в плотном снегу у крыльца крошечные прозрачные озера, тоже полные солнца, и каждая капля поднимала в озере бурю. А если намочить сапоги даже в грязной луже, резина становится на вид очень чистой и новой. Сапожки были хорошие, с утеплением, вода в луже не казалась ледяной. Холодила ноги, пыталась стиснуть податливую тонкую резину, если зайдешь глубоко, — как когда-то давно. И машин во дворах почти не было, не то что еще совсем недавно… или тоже давно?

Сергей помахал пакетом, свернул его и сунул в карман. Успеет он купить продуктов.

Коридор поликлиники был по традиции полутемным. У соседок и соседей по очереди, сидящих рядом, был одинаково унылый вид. Неужели у нее такой же? От страха? От медицинской казенной тоскливости помещения? Господи, как же это все надоело. Раньше ей казалось, что некоторые люди получают особое извращенное удовольствие от хождения по врачам. Вот сейчас вряд ли кому-то нравится.

Татьяна и в прежние времена терпеть не могла больниц. Может быть, у человека идиосинкразия? А теперь — и говорить не надо. Отвратительно это все: ожидание числа, когда надо прийти на анализ (явка обязательна), долгое сидение в очереди, ожидание укола в вену и потом почти неделю ждешь результата, хотя теоретически достаточно суток — за сутки у нас делают только анализы, которые можно сделать за минуту. И хуже всего новая очередища, когда приходишь узнать результат (население города сокращается, а очереди почему-то растут).

Очередь еле двигалась. Отчего, чтобы просто узнать результат, надо ждать так долго? Конечно, надо каждому сделать в сертификате пометку о посещении, думала Таня, чувствуя, что ее понемногу начинает трясти. А если вдруг положительный результат реакции, что тогда? Обязательная госпитализация, явиться туда-то… Наверно, сразу отберут паспорт, не зря же являться сюда предложено с паспортом. А вдруг ее уже не отпустят, что будет с Сережкой? Зачем она вообще так послушно сюда ходит? Нет, глупости, никто ее сразу не задержит. Хотя, если сейчас отберут документы, куда она денется? А без очередной пометки в сертификате тоже никуда, сейчас тщательно смотрят…

— Женщина, ваша очередь, заходите, — соседка по диванчику смотрела на нее выжидательно и удивленно. — Из-за таких, как вы, и сидим тут часами.

Ганя, не реагируя на грубость, пересилила сомнения и толкнула белую дверь.

— Ваш паспорт, — равнодушно сказала медсестра, подняв на Псе усталые глаза. Лицо ниже глаз закрыто голубым марлевым намордником, а выше глаз — зеленой шапочкой.

Татьяна подала паспорт и сертификат. Настойчиво не отпустившая ее мысль о том, что, может, все-таки не надо сюда ходить, отвлекла ее, помогла пережить скверную минуту и унизительный страх, пока медсестра безразлично разыскивала ее карточку. Полистав страницы, та хмуро изучила приклеенные листочки и, ни слова не говоря, притянула к себе сертификат. Заполнила, вклеила талончик — бумага с водяными знаками