это я нашёл под кроватью, – Славута протянул два кинжала и кремнёвый пистоль.

– Что предлагаете?

– Надо приказ взять Агнешку под стражу и осмотреть её.

Катажина молча кивнула, погружённая в свои мысли и рассматривая оружие. Ствол пистоля был покрыт слоем сажи от недавнего выстрела. Первый кинжал, с узким треугольным лезвием, был украшен позолоченным эфесом. Второй был скромнее – с длинным широким лезвием и рукоятью, отделанной кожей. На лезвиях обоих ножей виднелись бурые пятна запёкшийся крови.

Кастелян меж тем отдал распоряжение Янушу. У того вытянулось лицо, и Славута был вынужден, повысив голос, повторить приказ. После этого он подошёл к пани Эльжбете, шепнул ей несколько слов, после чего вернулся к княгине.

– Если не ошибаюсь, этот кинжал этот принадлежит пану Цехановецкому, – вставил кастелян, указывая на нож с кожаной рукояткой. – Второй взят из оружейной.

– В пана Цехановецкого стреляли. Откуда же тогда кровь на кинжале?

– Сейчас мы всё узнаем, – Славута направился к пане Эльжбете. Спустя минуту кастелян вернулся мрачнее тучи. – На Агнешке ни единой царапины. Надо срочно проверить, не пострадал ли кто-нибудь ещё.

Однако Катажина, судя по всему, не слушала его. Погружённая в свои мысли, она перебирала пальцами невидимую нить.

– Гетман, – не произнесла, а скорее выдавила из себя она.

– Что? – не понял Славута.

– Казимир Ян Павел Сапега. Если Барбара убита, он этого так не оставит. Не сегодня-завтра слух дойдёт до ушей Сапеги, – Катажина сжала губы. – Пан Славута, надо немедленно осмотреть тело, найденное у фольварка. И надо ещё раз допросить Агнешку.

Славута наклонил голову.

– Мне нужен Гольц.

– Если княгиня позволит, я допрошу горничную, – вставил войт.

– Действуйте. После обедни прошу всех с докладом.

Глава XIV. Уста, сомкнутые навек

В комнате, освещённой четырьмя десятками свечей, стоял удушливый запах разлагающейся плоти, к которому примешивался едкий аромат снадобий. Вдоль стен были установлены полки, на которых стояли сосуды различных форм и размеров, а также чучела и скелеты змей, ящериц, птиц и рыб.

Кастелян расположился углу, стараясь не глядеть на обезображенный почерневший труп, распростёртый на голом деревянном столе.

За спиной тихо скрипнула дверь.

– Пан кастелян позволит? – Абрам Гольц по обыкновению отвесил поклон.

Лекарь обошёл стол, профессионально-равнодушным взглядом оглядев тело. Простояв с минуту, Гольц открыл деревянный сундучок, вынул из него причудливые железные инструменты и склонился над трупом.

Славута отвернулся. Не единожды смерть смотрела ему в лицо из жерл шведских пушек. Пулей, выпущенной из турецкого ружья, смерть проносилась в аршине от его головы. Холодным клинком казацкой сабли смерть скользила по его кирасе. Он видел смерть со стороны не раз, и во многих обличьях – однако вид мёртвого изуродованного тела девушки заставил сжаться его закалённое и зачерствевшее сердце.

– Пан кастелян готов слушать?

– Говори.

– Судя по состоянию зубов, очень молодая женщина. Волосы тёмные, почти чёрные. Рост два аршина четыре вершка.

– Время и причина смерти?

– Несколько дней назад. Точно сказать не могу, всё тело обезображено. Судя по пятнам, может быть, и два дня, и три, и четыре.

– Сходится, – выдавил Славута.

– Могу сказать достоверно – на теле действительно следы волчьих зубов. Их клыки ни с чем не спутаешь.

– Сейчас весна, – задумчиво произнёс Славута. – Волк может не погнушаться и падалью.

– Других следов я не нахожу. Хотя, возможно, волки лишь объели мёртвую.

– Хорошо. Тогда ответь – это она?

Гольц поднял голову.

– Я несколько раз видел ясновельможную пани Барбару, но издали, и не возьмусь утверждать, она это или не она. Возможно, она.

Славута шумно вздохнул.

– Ступай. И забудь всё, что видел.

Гольц собрал инструменты обратно в сундучок и направился к выходу, открыл дверь, затем выглянул в коридор, плотно закрыл дверь и повернулся к Славуте.

– Полагаю, пан кастелян должен знать. Из милость княгиня… она плоха…

Славута сделал шаг назад.

– Что с ней?

– Полагаю, больные почки.

Кастелян вспомнил, как в последнее время изменился цвет лица княгини, как она стала тяжело ходить, а время от времени держится за правый бок.

– Почки?

– Всё указывает на это. Их милость старается от всех скрывать свой недуг. Но я вижу, я знаю, что болезнь прогрессирует.

– Но ведь что-то можно сделать?

– Я даю ей отвар шиповника и овса, настой хвоща и берёзовых почек, льняное масло и сок редьки. Временами ей становится лучше, но я не всесилен.

Славута задумчиво покачал головой и отвернулся. Лекарь, отвесив поклон, неслышной тенью выскользнул за дверь.

Некоторое время кастелян в задумчивости простоял в углу, после чего приблизился к телу, чувствуя, как тошнота комом подступает к горлу. В чёрно-кровавом месиве с трудом угадывались черты человека, который совсем недавно радовался и горевал, надеялся и разочаровывался, любил и ненавидел – одним словом, жил грешной земной жизнью. Но сейчас бренная плоть неподвижно лежала, безразличная и глухая ко всему, что творилось вокруг неё.

Славута накрыл тело куском холстины и вышел из залы.

В коридоре, равнодушный ко всему, скучал жолнер. Славута жестом приказал подойти.

– Покойницу перенести в каплицу. И послать за ксёндзом Эвардом.

– Пан кастелян, доставили Стеценко.

Славута поморщился.

– Веди… Но не сюда, вниз.

Кастелян подошёл к лестнице, но замешкался, словно ожидая чего-то. Вскоре его терпение было вознаграждено: из своего убежища он увидел, как в сопровождении жолнера к веже нетвёрдой походкой шёл сгорбившийся человек в грязном засаленном жупане. Славута в сердцах сплюнул и стал спускаться вниз.

Тем не менее, прибывший был встречен как хороший знакомый.

– Ну, здорово, Рыгор, – кастелян изобразил на лице улыбку. – Давно не виделись.

– Здорово, коль не шутишь, – хмуро буркнул вошедший, дыхнув на собеседника винным перегаром.

Славута отступил на шаг.

– Что, не люб? – стариковские морщинистые губы визитёра скривились в наглой издевательской улыбке.

– Да, не люб, – бросил Славута, в упор глядя на испитое одутловатое лицо, плешивую голову, затуманенные, бессмысленные глаза, иссохшие трясущиеся руки.

Два десятка лет Рыгор Стеценко был добрым воякой. В славный 1683 год, когда посполитое рушенье ещё находилось в недельном переходе от Вены, он, ротмистр коронного войска, в одиночку подошёл к самому османскому лагерю, и выведав всё, вернулся обратно в лагерь Собесского. А в разгар одного из боёв Рыгор, убив гиганта-янычара, вырвал бунчук из мёртвых рук и на виду у всей хоругви переломил древко о колено…

Кастелян мотнул головой, чтобы отогнать воспоминания.

– Говори, откуда взял коня.

– Какого коня?