– Он не работал.

– А на что он жил?

– Это, конечно, не мое дело, но деньжата у него водились.

– Но из дома он выходил?

– Конечно! Утром, когда был здесь, ходил в магазин, потом готовил обед. Он часто музыку слушал, громко очень, а после обеда спал, бывало, что и до пяти, потом…

– Минутку. Вы сказали «когда был здесь». Разве он не всегда был здесь?

– Нет. Иногда неделями пропадал.

– Куда он ездил?

– Откуда мне знать!

– Кто убирает в квартире Манзеллы?

– Я.

– Тогда у меня к вам вопрос, синьора, несколько деликатный. Как вам кажется, у него бывали женщины?

Консьержка расхохоталась:

– Кажется? Дорогой комиссар, иногда у него как ураган проносился! Подушки на полу, простыни скручены, а однажды даже матрас сполз.

– И часто такое бывало?

– В последнее время частенько.

– Он был бабник?

– Не знаю, что и ответить, а только постель была разбросана часто, раза три в неделю.

– Три раза? В его-то годы!

– Правда ваша. Видать, все у него работало исправно. Или таблеточки принимал.

– А женщина всегда одна и та же?

– Откуда мне знать?

– Может… вы находили волосы на подушке или в ванной…

– Поверите ли? Не находила нигде!

– Следы помады?

– Ничегошеньки.

– Разве такое возможно?

– Не знаю. Может, они осторожничали.

– У Манзеллы есть машина?

– Была.

– Что значит – была?

– В нашем доме живет синьор Фальцоне, ему Манзелла и продал свою «панду», задешево продал.

– А когда продал?

– Дня за два до того, как съехать. Сказал, что хочет купить новую.

– Как Фальцоне с ним расплатился?

– Манзелла хотел наличными. Я сама видела.

– А вещи? Вещи как он перевозил?

– Да какие там вещи?! Один чемодан. По-моему…

– Что?

– По-моему, у Манзеллы где-то еще есть жилье.

– И последнее: я хочу забрать его корреспонденцию.

Консьержка колебалась.

– Если придет синьор Манзелла, что я ему скажу?

– Давайте сделаем так. Я оставлю вам расписку. Пусть синьор Манзелла сам придет ко мне в комиссариат.

Монтальбано вышел на улицу, размышляя о том, что Манзелла не просто сменил квартиру, скорее это напоминало побег: похоже, он хотел скрыться и замести за собой следы.

Чтобы не вызывать любопытство у жильцов, комиссар отъехал от дома на несколько метров, остановился и достал из кармана письма.

Первое было из Палермо, за подписью «Крепко обнимаю, твоя сестра Лучана».

Бесконечная литания: девяностолетняя больная мать нуждается в помощи, муж – старый кобель, сын потерял голову из-за девчонки, которая оказалась настоящей стервой, хотя с виду чистый ангел… В конце письма Лучана просила денег.

Второе было от некоего Себастьяна и пришло из Мессины. Себастьян писал, что у него все хорошо, он взялся за ум и наконец-то нашел любовь всей своей жизни. Фото любви прилагалось. На нем был военный моряк, парнишка лет двадцати с низким лбом, лопоухий и губастый. Роста и сложения богатырского, но с такими кривыми ногами, будто всю жизнь сидел верхом на бочке.

Монтальбано подумал, что любовь, как известно, слепа.

Третье и последнее письмо было из Вигаты. Комиссар прочел его два раза подряд.

Он заехал в комиссариат, убрал два письма в ящик письменного стола, оставив последнее в кармане, и вернулся домой, в Маринеллу.

Теплой и ясной, тихой и безветренной была ночь. Луна неспешно плыла над морем. Осень, чувствуя, что дни ее сочтены, предавалась на прощание меланхоличной неге.

Расположившись на веранде, Монтальбано с удовольствием умял большую порцию макаронной запеканки, приготовленной Аделиной. Вообще-то такое блюдо пристало к обеду, но, к счастью, домработница не делала различий между тем, что едят на обед, а что – на ужин. Комиссар иногда за это расплачивался. Очевидно, и сегодня его ожидала бессонная ночь на полный макарон желудок. Вздохнув, комиссар вернулся в дом, сел за стол, на котором лежало письмо, адресованное Филиппо Манзелле, и перечитал его в третий раз.

Первая загадка этого письма, отправленного из Вигаты в Вигату и написанного на хорошем литературном языке, крылась в последних строках, где тон неожиданно менялся. Если Манзелла не хочет иметь никаких отношений с Ж., почему Ж. пишет, что могут быть последствия? Похоже на угрозу, значит, последствия неприятные. Манзелла решил сменить жилье и скрылся, чтобы их избежать. Он и машину продал, чтобы по ее номеру не добрались до владельца.

Вторая загадка в том, кто написал письмо. Однозначно сказать, что это женщина, нельзя. Судя по почерку, это могла быть женщина, а мог быть и мужчина. Женщина, брошенная мужчиной, употребила бы другие слова, скорее всего более резкие. А если это мужчина… написал бы он, к примеру, «вздор»? Или «дурачок»?

Он, Монтальбано, к примеру, как бы написал? Ему пришли в голову такие слова, как фигня, хрень, бред собачий… Нет, «вздор» – явно не из мужского лексикона. И «дурачок» он бы точно не сказал. Нужно завтра захватить письмо в полицейское управление. Там есть Гарджуло, криминалист, он хороший графолог.

Долгий разговор по телефону с Ливией завершился на веселой ноте, и комиссар отправился спать. Но попробуй уснуть на полный макаронной запеканки желудок!

– Что-то вы бледненький. Дома все хорошо? – спросил ханжа и подхалим Латтес, вечно он торчит в приемной начальника управления, действуя всем на нервы.

– Все хорошо, хвала Мадонне.

– Проходите, начальник управления ждет вас.

Монтальбано был пунктуален, как никогда. Бонетти-Альдериги выглядел озабоченным. Он даже привстал:

– Дорогой комиссар! Проходите, присаживайтесь. Как вы? Все в порядке? Что-то вы бледноваты.

Конечно бледноват. Глаз не сомкнул из-за этих макарон!